Какие у Элен глаза, когда она улыбается. Ясные, как небо на горизонте перед закатом. А эти кудри… Так и хочется зарыться в них пальцами и вдыхать аромат ее шампуня.
Штаны натягиваются, и я беру себя в руки: нужно хоть на миг оставить эти мысли и подумать, как мы будем выбираться из передряги. Я понимаю, что Контора не оставит теперь нас в покое, а найти мои владения будет не так сложно.
Душ проливает на меня ледяную воду, смывает остатки засохшей крови. Рана почти затянулась, но в глубине плеча все еще ноют нежные и молодые ткани. Это радует: боль отвлекает от похотливых мыслей.
А платье… Золотые блестки отражались на ее белоснежном лице крошечными искорками, что замирали и таяли в глубине голубых глаз. А эти губы…
Нет-нет, достаточно, нужно как-то запретить себе эти мысли, помочь ей найти Вольпия и… Элен вернется домой.
С этими мыслями приходит пустота. Я пытаюсь изо всех сил ее прогнать, но не получается. Потому в мрачном расположении духа иду на кухню и рублю свежее мясо.
Кусочки падают на разогретую сковороду, и масло шипит, принимая их. Когда мясо покрывается румяной корочкой, добавляю нарезанный лук и зелень. Воздух впитывает пряный аромат базилика и черного перца. И отчего я так счастлив?
— Помочь?
Оборачиваюсь. Она пришла. Выглядывает из-за дверного косяка, кутается в длинный уютный халат и улыбается. На миг представляю, как распахиваю ее одеяния, открывая белоснежную кожу, и мне становится не по себе.
— А что ты умеешь? — говорю непринужденно, собирая волю в кулак, но голос все равно дробится на хрипы.
До чего же красивые плечи бессовестно спрятаны под бархатом, а на щеках такой нежный румянец… Мне приходится отвернуться, чтобы она не увидела в моих глазах похоть. Это терзает и мучает, отчего следующий ломтик хлеба отрезается слишком быстро, и нож громко ударяет по доске.
— Все умею, — отвечает Элен и подбирается ко мне сзади. Тепло ее кожи становится почти осязаемым, и мне так хочется в нем раствориться. — Я готовлю давно и весьма неплохо. Моя мама не особо дружит с кухней.
Пытаюсь отодвинуться, но задеваю девушку локтем. Хочется зарычать от собственной беспомощности, но я только натянуто улыбаюсь и передаю ей нож.
— Тогда вот хлеб, а там, — показываю на стол в центре кухни, — сыр. Нужно его нарезать.
Выдыхаю, когда Элен отходит в сторону, но не могу вдохнуть, когда она возвращается.
Элен ставит тарелку с нарезанным сыром передо мной, отрывает листик базилика и кладет его себе в рот. А потом — облизывает пальцы. Так, словно намеренно соблазняет.
— Как будто бы целый месяц ничего не ела, — улыбается она.
— А я, будто полгода, — говорю и гляжу в ее искристые глаза. Знала бы она, как тяжело мне дается сдерживаться и не расцеловать ее сладкие губы. Не завалить на стол и…
Перехожу к мойке и долго мою руки холодной водой. Я как-то странно на гостью реагирую, слишком остро. Зря я к Алессе не пошел, ой, зря. Как теперь повернуться к Элен лицом и не опозориться?
— Ты один живешь? — спрашивает она неожиданно и подбирается к плите. Приподнимает крышку сковороды и протыкает мясо кончиком ножа. — Твое жилище не похоже на холостяцкое.
Холодные колючки бегут по плечам, и вмиг все вожделение рассыпается болью.
— Один, — отвечаю и получается слишком резко. Смягчаю голос и добавляю: — Уже один. Я разведен.
— Извини, — выдыхает Элен и роняет нож. Бухнувшись на пол и описав полукруг, он отлетает в угол. — Я не хотела.
— Все нормально, — стараюсь отвечать ласково. — Это было очень давно.
Элен опускает глаза и понимающе кивает:
— Меня тоже предали.
Я не понимаю мужика, что обидел такую женщину, но вовремя прикусываю язык и не говорю об этом. Я ее совсем не знаю!
— Готово мясо, как думаешь? — срезаю тему на нет и двигаюсь к плите.
— Если ты предпочитаешь с кровью, то готово, — Элен лукаво ведет глазами. — А если все-таки прожаренное, стоит еще подождать.
Улыбаюсь. Пережить бы этот час достойно, чтобы можно было свалиться спать и не желать ее так сильно. А она, как нарочно, пьет воду из стакана неаккуратно: капелька срывается с уголка ее губ и соскальзывает по подбородку прямо в декольте.
Сжимаю столешницу и со вдохом иду к шкафу. Сейчас бы коньяка или водки выпить, но ради гостьи выбираю легкую настойку на ягодах барбариса.
Элен отодвигает стакан и прикусывает губу. Интересно, она специально так ведет себя? Отходит в угол, наклоняется за ножом, и я чувствую, как загораюсь снова.
— Элен! — говорю резко и достаю бокалы с полки. — Если ты сказочница, то можешь сама вернуться назад, — стараюсь не смотреть на нее, чтобы побороть пожар в штанах. Честно? Я уже на грани: или сбежать, или завалить ее на стол.
— Если б я могла, то не подставляла бы тебя, — она подходит ближе, а я не знаю, куда мне деться. Голова полна дурных и извращенных мыслей. — Поэтому я и хочу найти Вольпия. Он должен знать, что делать. Клянусь, так неловко, как сейчас мне еще никогда не было. Ты потратил на меня целое состояние, лишил себя покоя из-за меня, а я даже не могу ничего отдать тебе взамен.
В бездну деньги, когда счастья нет.
Понимаю по ее вздернутым бровям и округлившимся глазам, что сказал это вслух.
— Когда нет ни денег, ни счастья, еще хуже. Все, что мы имеем, для чего-то нам дано.
— Даже горе? И предательство? — чувствую себя развалиной. Никого не впускал в свою душу, а тут незнакомка за два слова смогла вытащить больше, чем кто-либо.
— Наверное, — она пожимает плечом. — Это сейчас мы не понимаем, для чего и зачем. А чуть позже, когда откроются новые горизонты, все станет ясно.
— Давай есть? А то мясо сгорит, — улыбаюсь коротко Элен и отвлекаюсь сервировкой.
Она кивает и помогает мне раскладывать еду и приборы. Садится напротив меня и подпирает подбородок ладонью.
— Почему ты так смотришь? — спрашиваю и кладу на ее тарелку самый сочный и золотистый кусок мяса.
— Я никогда таких глаз не видела, — признается Элен. — И до сих пор страшновато.
— Я злой и страшный серый волк… Белый, вернее, — наливаю настойку и двигаю к ней бокал.
— Врешь, — она опускает взгляд и принимается уплетать мясо. Ест быстро и жадно, но отчего-то не хочется отводить от нее взгляд. — Не страшный ты. Совсем. И добрый.
— Еда не убежит, Элен, — подтруниваю и поднимаю бокал. — За твое спасение.
— Нет, — она качает головой. — За твое благородство.
Правило № 17. Не отказывайся от маленьких радостей
Терпкая настойка щиплет язык и греет живот, но я пьян не от спиртного, а от прямого и светлого взгляда гостьи, что будто вытягивает меня настоящего. Я не могу удержаться и проговариваю:
