Онлайн книга «Рулетка судьбы»
|
– Почему на столе две чашки и вазочки с вареньем? Нефедьев хотел было с ходу объяснить этот простейший факт, но у него не вышло. Он только пробурчал что-то невнятное. – У нее кто-то был накануне смерти, – не спросил, а припечатал Пушкин. – Если и был, то ушел. Дверь-то она сама закрыла… – Откуда вам это известно? – Так ведь дверь Трашантый взломал! – возмутился Нефедьев. – Откуда известно, что дверь закрыла Терновская? Был ключ с обратной стороны? Вопрос сильно не понравился приставу. Не до двери было, когда умершую нашли, ясно же должно быть. Что Нефедьев напрямик и высказал. Пушкин не поленился сходить в прихожую и проверить. Вернувшись, он сообщил, что ключа в замочной скважине нет. – Так сунула куда-нибудь, – поспешил пристав, чтобы не получить вопрос: «Где ключ?» – Ключ искали? – спросил Пушкин. В ответ получил сопение Нефедьева и его помощника. Значит, не искали. – Сделаем предположение, что ключ забрал тот, кто запер дверь… Вот тут уж пристав не спустил. – Не надо такого предполагать, – строго потребовал он. – Доктор наш участковый осмотрел тело и сделал окончательный вывод: естественная смерть. – Какую причину поставил доктор, не произведя осмотр тела? Вопрос совсем разозлил пристава. Потому что был правдой: доктор Преображенский заявился, глянул и сообщил, что дама умерла от ожирения сердца. С таким весом и в таких летах дело обычное. Съела на праздники лишнего – и готово. Нефедьеву пришлось заявить, что доктор знал покойную давно, а его заключение верное, потому что правильное. – Время смерти поставлено – более суток назад? – спросил Пушкин, чтобы не давить на мозоль. – Именно так. В ночь на первое января… Вам откуда известно? – Свечи догорели до конца. Тот, кто уходил из дома, не погасил их. – Да с чего вы взяли, что у нее кто-то был? – не сдавался пристав. – Игорь Львович, в таком случае поясните мне другую странность: чашка Терновской стоит перед ней. Почему другая чашка, разбитая, у ножки ее стула? Если она закрыла дверь сама, неужели оставила битое стекло? Квартира говорит, что Терновская держалась порядка. Нефедьев глянул на разбитую чашку, на Трашантого, который замер над походной конторкой, и не нашелся, что ответить. Зато наверняка теперь знал, что нельзя было сыск подпускать. Простое дело начало принимать дурной оборот. – Может, Анна Васильевна взяла чашку, ей стало плохо, вот чашка из рук и выскользнула… Трашантый поддержал догадливость пристава одобрительным хмыканьем. – Нет, не могла. – Вам-то откуда знать? – Если бы Терновская выронила чашку, она бы не разбилась: слишком низко. Об этом говорит положение руки. Да и чашка разбита немного дальше, чем должна была… Пристав уже плохо сдерживал раздражение: да какие руки, чашки, огарки? Все ясно как белый день… – Что вы хотите сказать, господин Пушкин? – Я – ничего. Факты говорят, что смерть эта мало похожа на естественную. – А на какую же?! – воскликнул Нефедьев. – Убили, что ли, по-вашему? Да кому это нужно! Анна Васильевна – милейшая женщина, мухи не обидит. Ну допустим, кто-то хотел лишить ее жизни. Так подкарауль в саду, тюкни по голове, и конец даме… Никаких следов, никаких разбитых чашек… Что же, думаете, отравили, что ли? Пушкин понюхал чашку, оставшуюся на столе. Чайный осадок с чаинками почти высох. Немногие, очень немногие яды оставляют характерный запах. Чашка пахла чаем. Определить без химической экспертизы, было ли в ней что-то еще, кроме танина, невозможно. И вскрытия тела, конечно. Что Пушкин предложил приставу. И получил решительный отказ: нет существенных причин вскрывать Анну Васильевну. Нефедьев мог бы еще добавить: раз не убийство, то дело ведет участок, и соваться сыску с советами незачем. Такой аргумент он приберег на крайний случай. Упертость пристава не сильно удивляла. Зачем участку лишнее убийство? Совершенно незачем. Эту нехитрую логику Пушкин давно выучил. Вот только у него не было серьезной улики, чтобы заставить сделать по-своему. Он еще раз глянул на разбитую посуду и присел перед телом на корточки. Пристав категорически не понял, что вытворяет чиновник сыска. А Пушкин разглядывал платье чуть ниже левой груди Терновской. – Господин Нефедьев, прошу взглянуть сюда… Скорее заинтригованный, чем напуганный, пристав присел рядом с ним. Указательный палец Пушкина направлял его взгляд. – Видите? По чести, Игорь Львович не видел ничего. – Смотрите внимательно на платье – коричневое пятно на нем скрывается. Стоило немного напрячь зрение, как пристав заметил: на материале расплылось крохотное бурое пятнышко. Вокруг еле заметной рваной дырочки. Как раз в области сердца. – Это что же такое? – вырвалось у него. Пушкин поднялся и отряхнул руки, будто запачкался. – Должно установить вскрытие, – сказал он. – Дело переводится в разряд насильственной смерти. Что означало не только начало проблем пристава, но и юрисдикцию сыска. Теперь от него вот так запросто не отмахнешься. – С протоколом как быть? – спросил Трашантый, глубоко печальный. Помощник знал, что теперь пристав с него спросит за вызов сыска. – Оформляйте новый, по месту совершенного преступления, – ответил Пушкин. – Заодно поищите ключ от дома, господин подпоручик… А кто тело нашел? Уязвленный Нефедьев отвечать не желал. Пришлось отдуваться Трашантому. – Почтальон тревогу поднял, Анна Васильевна ему не открыла. – Где его найти? – Сидит в участке, – застенчиво сказал подпоручик. – Я его на всякий случай с городовым под арест отправил. Похвалив столь полезное усердие, Пушкин обернулся к приставу. – Игорь Львович, дозволите свидетеля в участке допросить или в сыскную вести? Выбора не осталось. Уж лучше пусть под присмотром допрос будет. Еще наплетет почтальон неизвестно что… Пристав пригласил Пушкина в Арбатский дом. Без радушия, но уж как есть… 10 Воздух был чист и свеж, как ее мысли. Мадемуазель Бланш вышла из «Лоскутной» в чудесном настроении. Новые знакомые, милые девочки, казались беззащитными перед опасностями большого города. Надо не иметь сердца, чтобы не опекать их и не присмотреть за их шалостями на рулетке. Сердце у мадемуазель Бланш было. И в нем уже созрел план, который она видела во всех подробностях. Для успеха плана нужно было устроить небольшой маскарад, чтобы произвести нужный эффект. Она выбирала, в каком образе предстать: убогой старушки или негритянки – или выдумать нечто совсем неожиданное. Ей хотелось, чтобы человек, ради которого затевается игра, по-настоящему удивился. Поменять платье и прическу – бесполезно. Он узнает в кокошнике или под маской. Нужно совсем измениться, чтобы шалость удалась. Бланш подумала: а не предстать ли в мужском обличье? Но тут возникала сложность: с ее комплекцией сыграть купца с бородой будет тяжело – столько подушек придется навесить, а без бороды, модным денди с усиками – наверняка будет раскрыта сразу. |