Онлайн книга «Хмель свободы»
|
Он ссыпал махорку из цыгарки обратно в кисет. Она ждала, что он захочет взглянуть на дитя. Но Владислав порылся в карманах, выложил две гранаты Мильса, револьвер и, наконец, свернутую в рулон пачку денег. Мария настороженно следила. – Чтоб не забыть. Спрячь. Тяжелая пачка царских сторублевок лежала среди учебников и книг… Чехов, «Каштанка», Толстой, «Чем люди живы», «Учебник правильного русского языка для малороссов»… Она не притронулась к деньгам. – Что, пришел его убивать? – спросила она. Он промолчал. Потом ответил негромко и несвязно: – Отец, сестра… Он всех… Дело чести. А буду я жив или нет… какая разница! Мария погладила его по щеке. – Сгрубел… Як терка… И волос сивый в усах… Не ходи! К нему сейчас не подберешься. Может, потом… позжее… А сейчас – только себя сгубишь… Ты верь мне. Я чую. Он отвел ее руки. – Не уговаривай, не надо. Это мое мужское дело. – Твое… Только твое?.. Ой, панска твоя душа! – горько вздохнула она. – А моя любовь? Куда ее? В печь?.. Знаю, горе твое великое… безутешное… Но твой час еще придет. Не спеши! – Не могу! Душа горит! Он посмотрел на ходики. Мария перехватила его взгляд и тихо исчезла за занавеской. И было слышно, как она ласково шепчет там что-то в ответ на недовольное хныканье младенца. Успокаивала. Потом возвратилась с ребенком на руках. – Погляди хоть. Дочка. Ребенок был полусонный, причмокивал. Владислав глядел на дочь отрешенно. – Красивая, – объяснила ему Мария. – Ты ничого в цьом не понимаешь, но погляди, якый ротик, якый носик, бровки… Панска дочка! – Назвала уже? – равнодушно спросил Владислав. – Крестила. Она прижала к себе дочь с материнской страстью: – Винцента… Винцуся… Винцусенька!.. Данилевский замер. Имя прозвучало для него как внезапный удар в сердце. – Как?.. Винцента?.. Ты знала? – Не знала. Помнила только, шо ты в бреду сестру свою звал… Винценту. Я й подумала, хай будет еще одна Винцента Данилевская. Свет богаче станет… – Дай подержать! Он взял ребенка на руки, вглядываясь в ее личико, отыскивая черты погибшей сестры. – Я тебя понимаю, – тихо сказала Мария. – Только ж ты и эту Винценту сиротой оставишь. Так получается… Она и помнить тебя не будет. Он ходил по хате, осторожно и неумело держа дочь на руках. Размышлял. Из красного угла, чуть освещаемый лампадкой, глядел на них лик Божьей Матери – тоже с младенцем на руках… …Рассвет пробивал ситцевые в горошек занавески. – Господи, – прошептала она. – Я так люблю тебя, так люблю… Он чуть заметно усмехнулся. Прижал ее к себе. – Я тебя замучаю, – сказала Мария. – Я… знаешь что… я тебе ще хлопчика рожу. Такого, як ты! С таким носом, с горбочком от тут. – Она коснулась его носа. – Ей-богу, рожу… Прямо чувствую! Уже все во мне! Он покрутил головой, хмыкнул: – Не время для детей. – А когда время? Дети рождаются не от того, что время, а от любви… И если б все люди высчитывали, як на счетах, когда время, то все людство осталось бы без детей. И вымерло бы… Мы не счетоводы, мы живые… А Бог каждому и хлеба дасть, и дорогу укажет… – Ох, не ведьма ты, не ведьма. – Он обнял ее. – Баба! – Да, – согласилась Мария. Восемнадцатый год пролистывал над Украиной свои последние дни, как страницы большой, красным соком залитой книги. Следующий том будет еще краснее… Несмотря на любовные ласки и шепоток до петухов и позже, Нестор просыпался по-прежнему рано. Надо было идти по делам, но он не хотел будить Тину. Он смотрел на дивчину, слегка освещенную падающим из окна меловым предутренним светом. Она во сне подергивала носиком и слегка посапывала. Он должен был привязаться к подруге за эти несколько дней, но почему-то этого не произошло. Магия первой ночи как-то быстро улетучилась, и сразу начались будни. Присутствие в комнате другого существа, которое почему-то по-настоящему близким не стало, его уже раздражало. Было такое ощущение, что в дом хлопцы действительно принесли клетку с канарейкой. Милая птичка, поет, зернышки клюет… и не более. Забава. Его дел она не понимала. Считала это какой-то разновидностью работы, вроде дежурства на телефонной станции. Стал часто вспоминать Настю. Она тоже была не очень-то развитая, но даже когда молчала, даже когда с ним спорила, он чувствовал ее слитность с тем миром, который заключался в нем. Настя была как степь – огромная и непознаваемая. С нею было и спокойно, и интересно. А Тина даже своим сочувственным щебетом словно гладила его против шерсти. Ему было просто жалко ее. Вот досталась бы она кому-нибудь другому – глядишь, и оба были бы счастливы. Почему так устроена жизнь, почему одни сразу припадают друг к другу, как вьюнок к мальве, а другие остаются чужими? Каждый сам по себе. Раньше доверяли разбираться в этом Богу: соединились – живите. Революция Бога отменила. Дала свободу. Ну и что изменилось в отношениях между мужчиной и женщиной? А ничего. Выходит, любовь не подвластна никому. Махно ворочался в постели и думал. В такие минуты Настя просыпалась, прижимала его к себе тяжелой горячей рукой, и он успокаивался. А эта… сопит себе, смотрит свои сны. Постепенно Нестор задремал. А проснулся он от осторожного стука рукояткой нагайки в окно. Приподнялся на локте и увидел за стеклом обеспокоенную физиономию Каретникова. В одном исподнем Нестор вскочил, распахнул обе створки уже обклеенного бумагой окна, при этом опрокинул горшок с цветами. У него было хорошо развито чутье на недобрые вести. – Шо? – Мы тут уже четыри часа, ще с темна ждем… – Ну шо? Шо? – Бронепоезд на станции. Чорт його знае чий. Директория, кажуть, тепер на Украини И вас дожидаеться якыйсь хорунжий од якогось верховного атамана Украины. Передав, не явытесь на переговоры, открые огонь з артиллерии! – Чего ж сразу не разбудили? – Та Тина… «батько отдыхае» – и все!.. – Сейчас выйду! Он отвернулся от окна. Тина, предчувствуя вспышку гнева, отступила в угол, прикрываясь рушником, который она приготовила для Нестора. – Чего не разбудила? – спросил он, распаляясь. – Вы так крепко спалы, утомылыся… Ну хиба так можно надрываться! – Дура! – заорал Махно. В гневе он бывал страшен. – Ты хоть понимаешь, с кем живешь? За мной тысячи людей! Я за всех отвечаю! В твоей птичьей голове есть хоть якоесь соображение?.. |