Онлайн книга «Пепел книжных страниц»
|
В голове же стучала одна и та же мысль: «Если это не розыгрыш, а это, увы, не розыгрыш, то это может означать только одно… Только одно… Только одно!» Наконец над ней склонился седоватый, но еще вполне свежий и весьма даже привлекательный врач в пенсне, с бородкой клинышком, чем-то неуловимо похожий на Чехова — если бы Чехову суждено было отметить свой пятидесятый день рождения. Или хотя бы сорок пятый. Доктор, так похожий на Чехова и носивший фамилию Дорн. Прямо как чеховский доктор Дорн из «Чайки». — Ну-с, милостивая государыня, проверим ваши рефлексы… Ага, и ваш пульс… Гм… Доктор профессиональными движениями произвел нужные манипуляции, а потом произнес: — Думаю, милостивая государыня, опасность вам не грозит. Не более чем легкий обморок, не исключено, солнечный удар. Смею заметить, что вы в великолепной физической форме — многим здешним дамам следует брать с вас пример. Но, думаю, не помешают вам порошки брома для успокоения нервов… Усевшись за круглый стол, доктор принялся что-то строчить, макая перо в чернильницу, и, не поднимая головы, произнес: — Слышал, что вы родственница старого Карамазова. Ну да, если это не розыгрыш и не галлюцинация, и не буйство нездоровой фантазии, то это могло означать одно: она попала в роман. В роман Федора Михайловича Достоевского, столь ею не любимого, — «Братья Карамазовы». Дернувшись, Нина произнесла: — В какой-то степени… Доктор, хмыкнув, произнес, как произносят все доктора, выдуманные или реальные: — Понимаю… И зовут вас Достоевская… Он сделал паузу, пристально взглянув на Нину через блестящие стекла пенсне, а затем сам же ответил: — В какой-то степени! И, рассмеявшись собственной шутке, вновь что-то застрочил. — Могу ли я осведомиться о вашем имени и отчестве, милостивая государыня, или мне можно самому измыслить? Тон у него был насмешливый, однако не угрожающий. Девушка назвала свое подлинное имя и отчество: — Нина Петровна. И вообще-то я Арбенина… Доктор Дорн вновь поднял на нее взгляд через пенсне и лукаво улыбнулся: — Нина Арбенина? Прямо как в «Маскараде» Лермонтова! Девушка вздохнула: — Поверьте, доктор, вы далеко не первый, кто делает подобное ироническое замечание. — Охотно верю. Но наверняка и не последний, Нина Петровна. Так Арбенина-Достоевская? Или Достоевская-Арбенина? Вздохнув, Нина откинулась на кожаный валик кушетки и произнесла: — Была Арбенина, теперь Достоевская… Доктор Дорн опять выдал с легким смешком: — Понимаю… Нина быстро заговорила: — Доктор, а как называется город… — Какой? А, наш, Нина Петровна? Ну, не буду вас пытать вопросом о том, как вы тут оказались, не ведая, как он называется, — моя многолетняя врачебная карьера приучила к тому, что чем пациенты молчаливее и чем меньше делятся своими тайнами, тем лучше для моего душевного спокойствия. Наше милое уездное гнездышко именуется горделиво и просто в честь своей до сих времен основной прибыльприносящей отрасли местного бюджета: Скотопригоньевск! Не в состоянии сдержать стон, Нина закрыла глаза. Может, она все-таки в психиатрической клинике и, видя этот крайне реалистичный сон, находится под воздействием каких-нибудь сильных препаратов? После недолгой паузы, сопровождавшейся только скрипом гусиного пера, доктор произнес: — Что же, Нина Петровна, смею вас уверить, что вашему здоровью и тем более жизни ничто не угрожает. Однако я позволил себе отослать прочь из моего врачебного кабинета этого несносного Родю Кривошеина, который часто ко мне с похмелья бегает. Пустозвон, хотя и неопасный. Но с такими порядочным барышням, а вы именно такая, лучше не водиться. Кашлянув, он продолжил: — Разрешите дать вам совет: старого сластолюбца Карамазова я знаю, причем лучше, чем хотелось бы. Юной красивой барышне из хорошего дому, каковой вы, вне всяких сомнений, являетесь, Нина Петровна, нечего делать в его вертепе. С вашим кузеном Дмитрием Федоровичем тоже водиться не рекомендую… если он ваш кузен… Он усмехнулся, а Нина никак не отреагировала. — Ваш другой кузен, Иван Федорович, вроде бы человек приличный, однако с преопасными, сдается мне, фанабериями. Есть в нем что-то нездоровое, изломанное. А вот младший Карамазов, Алексей Федорович, чудный юноша. Хотя, сдается, и в нем гнездится эта карамазовщина… В дверь тихо постучали, и доктор нетерпеливо произнес: — Да, да, знаю. Пусть госпожа Хохлакова со своей мигренью подождет! Нина, не открывая глаз, произнесла, вспомнив героев романа Достоевского: — А дочка госпожи Хохлаковой, Лиза, сущая прелесть, не так ли? — О, вы знаете и матушку, и дочку? Нина продолжила, припомнив перипетии «Братьев Карамазовых»: — Алеша… Я хотела сказать, мой кузен Алексей Федорович в нее влюблен… И вдруг поняла, что выболтала, видимо, то, что было известно ей как читательнице романа, но что никак не могло быть известно жительнице и тем более гостье подлинного Скотопригоньевска. Пусть и при этом выдуманного. Доктор, хмыкнув, сказал: — Вы, на правах кузины, знаете то, что другим неведомо, но меня это не удивляет. Lise — прелестная юная и при этом, что важнее всего, здравомыслящая барышня, которую излишняя опека ее ипохондрической матушки сделала инвалидом. Лечить надо матушку, а не дочку, что я и пытаюсь делать. Нина осторожно спросила: — А старик Федор Павлович… Он как? Ее занимал вопрос: жив ли старый Карамазов или уже мертв? То есть убит. — А вы что, разве не почтили дядюшку своего визитом, Нина Петровна? — осведомился доктор Дорн, и девушка в тон ему ответила: — Вы же сами сказали, что его дом — для меня не место… Хохотнув, медик произнес: — Занятная вы молодая особа. Ваш дядюшка жив и здоров, хотя при его модусе вивенди он с медицинской точки зрения давно должен быть в могиле. Однако по-прежнему весьма активно коптит небо, по слухам, даже снова приволакиваясь за той же известной особой, что и его старший филиус… Под известной особой доктор Дорн явно подразумевал провинциальную куртизанку Грушеньку, роковую красавицу Скотопригоньевска, борьба за сердце (ну, и, само собой, тело) которой, по мнению суда присяжных в финале романа, и привела к тому, что старший сын старика Карамазова, Митя, убил своего премерзкого родителя. |