Онлайн книга «Рассказы о прежней жизни»
|
– Решка, – подходя, сказал я. Женька убрал ногу. – Орел. – Значит, будем поступать? – спросила Полинка. Они все стояли на узком тротуаре так, что мне места не оставалось. И я взобрался на кучу битого кирпича. И вдруг, как это вышло – не понимаю, я произнес речь. Настоящую. Даже размахивал руками и стучал себя в грудь. Я сказал, что всегда представлял институт храмом науки. Видел каждую аудиторию. Любил каждую ступеньку. Мечтал о том, как буду приходить в него по утрам, открывать высокие двери с тяжелыми медными ручками. Вдыхать его запахи. Слушать его тишину… Словом, Митю Агаркова прорвало. Полинка смотрела на меня круглыми глазами. Даже рот приоткрыла. У Алексеича медленно лезла вверх левая бровь. На мгновение мне стало неудобно перед насмешливым Женькой, и я осекся. Но Женька поднял голову и задумчиво сказал: – А на ручках – солнце… – На каких ручках? – спросил Алексеич. – Да на медных, на медных! – нетерпеливо притопнула ногой Полинка. – Тьфу ты! – Алексеич резко сел на свой рундучок. – Заморочили совсем! Что делать-то будем? – Поступать, – ответил я. – В другой. В медицинский, например. Медицинский здесь – сила. – Слушай, – сказал Алексеич Женьке. – Ты какой-то теткой хвалился. Помнишь? Говорил, в Барышево живет. – Тетя Маруся, – уточнил Женька. – Полчаса на электричке. Солености, маринованности, лес и речка. – Вези! – распорядился Алексеич. – Так нельзя, честное слово! Обалдеть можно. С поезда, устали. Вот отдохнем, пескарей половим, заночуем. А завтра пораскинем на свежую голову. Женькина тетка поставила на стол кастрюлю с картошкой, из которой ударил столб пара. Потом кастрюлю начали окружать посудины помельче: блюдо с помидорами, с малосольными огурчиками, с грибками, тарелка с селедкой, с баклажанной икрой. Алексеич перемигнулся с Женькой и достал из рундучка заветную бутылку. Тетя Маруся расхрабрилась, махнула рукой: «А, да когда ж такое дело!» – и выпила вместе с нами. Потом все подналегли на закуску. Тетка не спускала ревнивых глаз с Полинки. Она прямо истекала нежностью. – Кушай, деточка. Кушай, красавица. Кушай, сердечко мое. Женечка, подложи ей помидорчиков. Шо ж ты сидишь, как тот пень? Девушка с дороги, проголодалась… Вот так всегда. Стоит Полинке появиться в чьем-то доме, где есть мама, тетка или бабушка, как ее начинают примерять в невесты. Иногда мне хочется очутиться на необитаемом острове. Чтобы только я и Полинка. И больше никого. Никаких теток и мам, никаких друзей, никаких трамваев, где разные пижоны пялят на нее глаза. Полинка опрокинула на скатерть свою недопитую рюмку и растерянно прикусила губу. – Ах ты родная моя! – прямо сомлела от восторга тетка. – Та бог с ней, со скатертью! Та гори она синим пламенем, чтоб из-за нее расстраиваться! Нас с Алексеичем тетка вообще не замечает. Так, сидят два рта, пережевывают ее огурцы, и все. И вообще наш квартет она разделила по-своему: приехал в гости племянник, а с ним такая красавица! Впрочем, Алексеича это вовсе не смущает. Он деловито подкладывает себе картошки, отколупывает здоровенный кусок масла, тянет поближе блюдо с помидорами. И вдруг, не дожидаясь, когда тетя Маруся кончит свои причитания, спрашивает: – Это что ж, супруг ваш будет? – и показывает на большой портрет усатого мужчины. – А? – встрепенулась тетка. – Это кто? Муж, шоб ему очи повылазили, заразе. – Мгу, – говорит Алексеич, поддевая селедку. – Мотается по белому свету неизвестно где, вражина! – Мгу, – говорит Алексеич и пинает меня ногой под столом. Теперь мне ясен его маневр: отвлечь огонь на себя и дать Полинке спокойно поесть… А потом мы собрались на речку. Тетя Маруся сказала: – Всё вниз и вниз, огородами! Мы и пошли огородами, по узкой стежке. Впереди Полинка, за ней я и Женька, позади всех Алексеич с удочкой. – Может, действительно, в медицинский? – спросил я. – Как, трудящиеся? – Правильно, давайте в медицинский, – сразу откликнулась Полинка. Она повернулась к нам лицом и, отступая пятками вперед, смешно подбоченилась: – Доктор Кручинина! Здорово, да? – Шикарно, – сказал я. – Смотри не трахнись затылком, доктор Кручинина. Полинка показала язык и прошлась чечеткой. Алексеич повернул ладонями вверх огромные, как лопаты, руки и, с удивлением рассматривая их, спросил: – Вот этими… больных лечить? – Почему этими? Главным образом вот этим, – постучал я по лбу. – Головой зовется, между прочим. – Ладно, старик, – сказал Женька. – Давай завтра об этом. В медицинский так в медицинский. Придем – посмотрим. Ты опять речь скажешь – и подадимся в строительный. Речка оказалась тихой и приятной на вид. Только этот берег был крутоват. Он уходил в воду двумя песчаными ступеньками. Я быстро разделся и прыгнул ласточкой прямо с верхней ступеньки. Наверное, треть речушки я прошел под водой и потом только вынырнул. – Как вода, Мить? – крикнула Полинка. – Молоко, – сказал я. – Не лезь в глубину. – А я с Женей. Он меня плавать поучит. Поучишь, да? У Женьки стройная, гимнастическая фигура. Хоть сейчас на плакат. Чего он поперся в секцию бокса? – Махнем на ту сторону? – предложил я. Женька, щурясь на закатное солнышко, покачал головой: – Соревнуйся один. У меня место твердое – второе после топора. Второе после топора, а берется учить! Ну ладно. Я поплыл красивым, идеальным кролем – пусть посмотрят, как это делается. Я плыл и плыл, пока не зацепил пальцами дно. И тогда лишь встал на ноги. Черта с два они любовались моим кролем. Алексеич поймал пескаря, и они бежали посмотреть, держась за руки. «Вот что, парень, – сказал я себе, – не психуй. Запомни – товарищество. Ничего здесь такого нет. Уловил? То-то». «Может, они поцеловаться вздумают – тебе какое дело?» – думал я, пересекая речку еще раз. «Непринужденные отношения! – Я развернулся для третьего заплыва. – Чисто дружеские! Понял?!» Когда я наконец выбрался на берег, у меня стремительно колотилось сердце и дрожали руки. Алексеич поймал еще двух пескарей… III Мы опять шли от вокзала пешком. В павильоне возле цирка съели по пирожку. Алексеич предложил еще выпить портвейна, но Женька сказал: – Правильно. А потом дружно дыхнем на приемную комиссию? |