Книга Опороченная Лукреция, страница 41 – Виктория Холт

Он удовлетворял все свои прихоти, но делал это так неосмотрительно, что очень скоро заразился болезнью, которой страдал в ранней молодости и которая в Италии была известна под названием французский недуг.

Этот недуг не только подтачивал его физические силы, но и все заметней сказывался на состоянии рассудка. Необузданность превращалась в звериную озлобленность; свирепость становилась главной чертой характера; страдая от боли, он вел себя так, будто был одержим одним неистовым желанием – причинять ее другим.

Весь Рим содрогнулся от ужаса, когда он вернулся из похода и присоединился к торжествам, посвященным замужеству его сестры.

Альфонсо д'Эсте, днем работавший в литейной мастерской, а по ночам развлекавшийся со своими бессчетными любовницами, был наименее обеспокоенным человеком при дворе старого герцога.

– Столько шума из-за какого-то брака! – морщился он. – Поскорей бы покончить с этим делом.

Его братья, Ипполит, Ферранте и Сигизмунд, которым предстояло отправиться за Лукрецией в Рим и привезти ее в Феррару, горячо спорили с ним. Он их не слушал. В семье Альфонсо споры давно стали обычным явлением – что, вероятно, было не удивительно, поскольку число мнений здесь никогда не уступало количеству братьев.

Ипполит, мечтавший о кардинальской мантии и сопутствующих ей привилегиях, не переставал говорить о своем желании доставить невесту в их дом. Кроме того, он немало слышал о ней и находил, что женщина с таким скандальным прошлым может быть интересна сама по себе.

Ферранте заявлял, что ему уже давно не терпится посмотреть на нее. Кровосмесительница и убийца! Наконец-то в Ферраре будет не так скучно, как прежде!

Сигизмунд торопливо крестился и говорил, что им следует упасть на колени и молить Бога о том, чтобы это супружество не обернулось несчастьем для их семьи.

Альфонсо сначала смеялся над ними, потом перестал обращать внимание.

– Хватит болтать, – в конце концов не выдержал он. – Эта женщина – такая же, как тысячи других.

– Ошибаешься, брат, – сказал Ферранте. – Она обольстительница, и говорят, что ее брат, Чезаре Борджа, убил второго брата, а затем и супруга Лукреции, потому что сам желал обладать ею.

Альфонсо сплюнул через плечо.

– Я бы мог найти дюжину таких, как она, – в любой вечер, в любом феррарском борделе.

Он зевнул. Затем повернулся и пошел в свою литейную мастерскую.

Сигизмунд вздохнул.

– Наш отец не торопится посылать нас в Рим, – сказал он. – Думаю, он поступает правильно.

Чезаре застал сестру, окруженной служанками, посреди рулонов атласа и бархата. Лукреция была поглощена своим любимым занятием – кройкой платьев собственного фасона.

Отрез кремового с голубоватым оттенком бархата выпал из ее рук, и она застыла на месте, глядя на брата широко раскрытыми глазами, цепенея от страха и восторга перед ним. В целом мире не было человека, подобного ему. Больше никто не имел такой власти над ней – причинять невыносимую боль и переполнять нежностью.

– Чезаре… – наконец выдохнула она.

Он усмехнулся и кивнул на рулоны материи.

– Стало быть, готовишься к свадьбе.

– Ах, впереди еще много дел.

Она махнула служанкам, и те с готовностью удалились.

– Брат мой, – сказала она, – я счастлива снова видеть тебя в Риме.

Он засмеялся. Затем коснулся ее лица своими пальцами – такими же красивыми и тонкими, как у его отца.

– Причина моего возвращения – не из приятных.

– Ты очень страдаешь. Надеюсь, лечение подействует?

– Говорят – да, но иногда мне кажется, что я уже никогда не избавлюсь от этой мерзости. Эх, знать бы, кто наградил меня ею на сей раз…

Его глаза сверкнули, и она вздрогнула. Ей уже рассказывали о тех варварских жестокостях, которыми он прославился в Неаполе.

– Кажется, сестра, – сказал Чезаре, – ты все-таки не очень рада меня видеть.

– Ах, ошибаешься!.. Вот только жаль, что ты выглядишь не так хорошо, как мне хотелось бы.

Он взял ее за руку, и она постаралась не показать, что его пожатие причинило ей боль.

– Твой будущий супруг слывет грубияном, – сказал он. – Я кое-что слышал о нем. Едва ли он будет похож на твоего прежнего Альфонсо… к которому ты питала такие нежные чувства.

Она не смела взглянуть на него.

– Мы не выбираем тех, за кого выходим замуж, – прошептала она. – Такова наша судьба – мы должны покоряться ей.

– Моя Лукреция! – воскликнул он. – Неужели Богу угодно…

Она знала, что он собирался сказать, и поэтому перебила его:

– Мы будем встречаться. Ты постараешься почаще приезжать ко мне в Феррару. А я – к тебе в Романью.

– Да, – сказал он. – Да! Ничто не должно разлучить нас.

Затем наклонился к ее лицу и прошептал:

– Лукреция… ты дрожишь. Точно боишься меня. Во имя всех святых, почему? Почему?

– Чезаре, – ответила она. – Скоро ты уедешь из Рима. А я… я выйду замуж.

– И ты боишься… своего брата, который так любит тебя! Лукреция, я этого не допущу. Я заставлю тебя радоваться мне… любить меня так же, как я – тебя!

– Да, Чезаре.

– Лукреция, ты для меня важнее всех на свете. С кем бы я ни был, я люблю только тебя. Все остальные… они быстро надоедают мне. Они – не Борджа. Лукреция… Лукреция… я бы отдал тебе все, что у меня есть… всю свою жизнь, если бы только…

– Нет, – твердо сказала она. – Нет!

– А я говорю – да, – властным тоном произнес он.

Его рука легла на ее затылок. В это мгновение она подумала, что он готов убить ее, потому что сейчас наверняка представил свою сестру вместе с супругом, а для него не было ничего более невыносимого, чем такая картина.

Затем он неожиданно выпустил ее – и горько рассмеялся.

– В тебе течет кровь Борджа, а ты как будто и не знаешь об этом. Хочешь быть, как все остальные. Любить супруга, растить детей… Но ты все равно не спрячешь того, что есть в тебе! Никуда не денешься от своей натуры. Сегодня ты придешь в мои покои. Я устраиваю небольшую вечеринку. Будут наш отец и кое-кто еще. Думаю, ты хорошо проведешь время.

– С великим удовольствием приду к тебе, – согласилась она.

– Да, Лукреция, – сказал он. – Ты придешь.

В тот вечер в покоях Чезаре состоялась оргия – одна из тех, что позже стали упоминаться чуть ли не в каждом разговоре, касающемся семьи Борджа.

Эта затея принадлежала самому Чезаре. Были зажжены свечи в канделябрах, у одной стены стоял папский трон, искусно убранный в шелк и парчу. На троне сидел Папа. Лукрецию посадили между ним и его сыном.