Книга Город чудес, страница 75 – Роберт Джексон Беннетт

— Но… но разве она не могла просто от них избавиться? — спрашивает Тати. — Выслать? Посадить в тюрьму? Она же была премьер-министром?

— Могла бы, — признает Сигруд. — Но я считаю, что поначалу Шара думала, будто сумеет убедить людей встать на свою сторону. Она только что победила двух Божеств и сместила Винью Комайд. Все как будто изменилось. И я думаю, она хотела, чтобы ее правление было другим. Винья с радостью преследовала несогласных. Шара не хотела идти по этому пути. Она надеялась, что ей удастся все сделать иначе.

— Но перемены происходят медленно, — говорит Ивонна. — И больно. И по чуть-чуть.

— И эти люди в гондоле позади нас, — медленно говорит Тати. — Женщина с желтыми глазами, и ее друзья, и человек, который убил маму… Они совсем не изменились. Верно?

— Верно, — говорит Сигруд. — Не изменились.

Тати медленно опускает недоеденный бутерброд.

— Если бы она была… больше похожа на Винью… если бы она с готовностью отправляла в тюрьму или ссылку тех, кто выступал против нее, — моя мама была бы все еще жива?

— Как знать, дорогая, — с печалью говорит Ивонна. — Что сделано, того не воротишь.

— Но ничего не сделано! — восклицает Тати. — Оно все еще делается! Те люди все еще пытаются разрушить все, что сделала мама!

— Это верно, — говорит Сигруд. — Но если бы твоя мама была тем человеком, который преследовал бы и угнетал тех, кто выступал против нее, — если бы она была премьер-министром, способным уничтожить тех самых людей, которые преследуют нас прямо сейчас, покончить с ними раз и навсегда, — тогда я очень сомневаюсь, что она смогла бы стать человеком, способным удочерить тебя, Тати.

Девушка опускает голову.

— О чем ты говоришь?

— Я думаю, — медленно произносит Сигруд, — что с Шарой все так вышло не потому, что она была слабой или снисходительной. Я думаю, все дело в том, что она была Шарой. И ничто не могло пойти другим путем.

Она устремляет на него взгляд горящих темных глаз.

— Но ты-то не будешь с ними снисходительным, верно?

— Верно, — подтверждает дрейлинг. — Не буду.

— Хорошо, — мрачно говорит она. — Они этого не заслужили. Если бы я могла, я бы… я бы…

Наступает момент тишины. Сигруд краем глаза смотрит, как Тати грызет свой сэндвич. «Девочка скорбит, — думает он. — В таких чувствах нет ничего необычного».

— Пока я не забыл, — говорит Сигруд. — Ешьте как следует, но, пожалуйста, не пользуйтесь нужником.

— Прошу прощения, чем? Нужником? — спрашивает Ивонна.

Он кивает, жуя.

— Пользуйтесь общим, возле салона. Ну, если придется.

— Могу ли я спросить, с какой стати ты диктуешь, какой уборной нам пользоваться? — интересуется Ивонна.

Он откусывает целый шмат бутерброда.

— Вы когда-нибудь замечали, каким путем в твой дом попадают тараканы и крысы?

Тати морщит нос.

— Думаю, мама нанимала для этого специальных людей…

— Двери, — перебивает Сигруд. — Окна. Но еще канализация и водопровод. Для труб, соединений и всего прочего нужно очень много места. Это странная вещь, закачивание воды под давлением внутрь здания. Для этого требуется пространство, и через него входит и выходит множество самых неожиданных вещей.

— И что? — спрашивает Ивонна. — Что будет входить и выходить через туалет, хотя не должно?

Еще кусок.

— Я.

Тати таращится на него.

— Собираешься смыть себя в унитаз?

— Нет. Я его уберу. Потом открою люк, через который выкачивают содержимое резервуара с отходами. Потом выберусь из этой гондолы на одну из опорных башен, подожду и прыгну на… — он указывает на юг, в сторону их преследователей, — следующую гондолу.

Тати роняет челюсть от изумления.

— И что ты сделаешь потом?

Он приканчивает бутерброд и достает трубку.

— То, что у меня получается лучше всего.

Ивонна опускает свой бутерброд.

— Ты собираешься вытащить унитаз, пробраться через дырку на башню — не важно, сколько сотен футов будет до земли, — и просто ждать, когда мимо тебя проедет гондола, полная убийц?

Он зажигает спичку, раскуривает трубку.

— Да. — Потом, поразмыслив, говорит: — Я бы предпочел, чтобы туалетом не пользовались, но это не так уж необходимо.

— А это… это может получиться? — спрашивает Тати.

— Завтра будет сильный буран, — поясняет он. — Они меня не увидят. Да никто и не ждет чего-то в этом духе.

— Я бы, мать твою, точно не ждала! — восклицает Ивонна. — Почему бы просто, я не знаю, не предупредить экипаж, что нас преследуют?

— Они, скорее всего, остановятся на очередной платформе, чтобы разобраться, — говорит Сигруд, — а потом увидят, что в следующей за нами гондоле полным-полно агентов министерства, которые в свой черед отодвинут команду в сторону, арестуют нас и увезут в какое-нибудь мерзкое место, где будут делать с нами очень мерзкие вещи.

— Как ты вернешься? — спрашивает Тати.

Он хмурится, размышляя.

— Сейчас это не главное. Главное — это чтобы мы и остальные в этой гондоле не погибли.

Ивонна вытирает глаза.

— И что мы будем делать, пока ты посреди бурана штурмуешь вражеское судно, словно какой-то нелепый воздушный пират?

— Я бы хотел, чтобы Тати спряталась в каком-нибудь безопасном месте. А вот ты, Ивонна… — Он смотрит на кофр.

— Что? — спрашивает Стройкова.

— То, что сказала Тати… что у сайпурки есть устройство, которое бросает бомбы.

— И? — говорит Ивонна.

— Кажется, я знаю, о чем речь. Эта штука стреляет липкими бомбами — минами, которые приклеиваются. Мы однажды ими воспользовались, чтобы потопить корабли. Мы подплывали на веслах и швыряли мины на слабую часть корпуса, к которой они и приклеивались. В те времена пользовались таймерами, но теперь, наверное, их заменили радиопередатчики. Я полагаю, это устройство выстреливает их на несколько сотен футов. Очень мерзко, очень удобно и очень тихо — ну, по крайней мере, до детонации.

— Опять же — и?.. — спрашивает Ивонна.

— И… ты сказала, что практиковалась с винташами. — Он попыхивает трубкой. — А по тарелочкам стреляла? На уток охотилась?

Ивонна бледнеет.

— Ох, батюшки…

* * *

На следующий день они готовятся.

Снег все идет и идет. Большие куски снежного покрова отваливаются с верхней части гондолы, словно рассыпающаяся глазурь с торта. Но не видно, как далеко они падают: снежные хлопья такие крупные и летят так быстро, что никому не удается всмотреться дальше чем на сорок — пятьдесят футов вниз.