Книга Я хотел убить небо, страница 48 – Жиль Пари

– Да, только недалеко. Зрение у меня теперь уже не то.

Хорошо, что предупредила!

Иногда Антуанетта говорит, что видит гораздо дальше, чем мы можем представить, а иногда – что зрение у неё уже не то.

Мы побежали купаться одни, но без Реймона было не так весело. Мы попытались покатать друг друга «на самолёте», но руки у нас очень слабые, и ничего не вышло.

Было больше похоже на подводную лодку, чем на самолёт!

Мы вернулись к берегу, уселись на песок, оперлись на локти и стали хлопать ногами по воде и смотреть, как далеко по морю плывёт большой корабль, и кажется, что плывёт он очень-очень медленно.

– Этим летом папа отвезёт меня на жаркое море.

– Повезло. – Я навалил себе на ноги мокрого песка.

– Да, и Антуанетта тоже поедет. Мы будем жить в маленьком домике, и, хотя жаркое море не совсем рядом с нами, его всё равно будет видно в окно.

– А какое оно, жаркое море? – спросил я, не подумав.

– Как какое? Жаркое! Ты иногда как спросишь! Ты что, никогда там не был?

– Почему это не был? Был, сто раз, – соврал я.

– Неправда, Кабачок, – сказала Камилла. – Ты весь покраснел, потому что врёшь.

– Это от солнца.

– Ты себя не видел, когда мы пришли на пляж. А я видела! У тебя глаза были вот такие огромные! Спорим, ты раньше никогда в жизни не был на море?

– Неправда.

– Никогда-никогда не видел моря?! – У Виктора был такой голос, будто бы я никогда в жизни не видел яйцо или траву.

– Ничего такого тут нет, – сказала Камилла. – Мы не будем над тобой смеяться.

– Говорю же тебе, видел я это ваше море сто раз.

– И где же ты его видел?

– Не помню!

– Папа! – закричал Виктор. – Кабачок раньше никогда не был на море!

– Заткнись!

– Виктор! – прикрикнула на внука Антуанетта. – Папа спит сном младенца, оставь его в покое!

– Как можно спать сном младенца в таком шуме? – проворчал полицейский, поднимаясь.

– Папа, Кабачок в первый раз видит море!

– Правда, малыш?

Реймон подошёл и сел в воду рядом со мной, он сидел с опущенными плечами, потому что ещё не окончательно проснулся.

– Да, – прошептал я и вдавил пятки в песок.

Если бы я мог, то весь бы целиком туда сейчас вдавился.

– Мама никогда не возила тебя на море? – удивлённо спросил Реймон. – Даже на денёк?

– Нет, она говорила, что это очень дорого и что каникулы – это для богачей, и к тому же она не могла водить машину из-за больной ноги, а ещё она боялась моря, потому что одного маленького мальчика накрыло волной, как в стиральной машине.

– Какого мальчика, малыш?

– Не знаю.

– Кабачок, я не богач, но у меня хватит денег на то, чтобы вас всех свозить этим летом на море, если захотите.

Я не ответил.

Я смотрел на большой корабль, который потихоньку исчезал где-то там, на другом краю моря.

– Серьёзно? – спросила ангел Камилла.

– Серьёзно.

– Тётя мне ни за что не разрешит, – огорчённо протянула Камилла.

– Я договорюсь с судьёй. Не волнуйся. Кабачок, а ты что скажешь?

– Мне стыдно, – сказал я.

– Почему? – спросил Реймон.

– Что он сказал? – крикнула Антуанетта.

– Что ему стыдно! – проорал в ответ Виктор.

– Почему?

– Антуанетта! – крикнул в свою очередь Реймон. – Дай малышу спокойно ответить.

– Если я вам мешаю, так и скажите!

И она надвинула бумажный кораблик на самые глаза.

– Ну так что же, малыш? Почему тебе стыдно?

– Мне стыдно, что я не сказал сразу, что никогда раньше не был на море. Я думал, вы будете смеяться.

– Я никому не позволю над тобой смеяться, малыш.

– И я! – сказала Камилла.

– Ты мне как брат, Кабачок, – сказал Виктор. – И если кто-нибудь захочет над тобой посмеяться, я ему так вмажу!

И он вмазал свежему морскому воздуху – стал яростно размахивать своими маленькими кулаками.

– Хорошо, тогда я тоже хочу на жаркое море. – Я почувствовал, как у меня ком подкатывает к горлу, и вспомнил, что это не очень хороший знак.

– Ура! – закричал Виктор.

И я всё-таки разревелся.

* * *

Была перемена.

Мы с Камиллой сидели на траве и молчали, потому что не знали, что сказать.

Кот пропал, мы его всюду искали, но так и не нашли.

Камилла сказала:

– Мы оставили его одного, и он ушёл искать себе новых друзей.

А ещё мы не переставали думать о полицейском и о том, что он нам сказал, когда мы были на море.

Мне не пришлось спрашивать у братьев Шафуан, что означает слово «усыновление».

Это слишком простое слово для их игры в словарь.

Даже я знаю, что оно означает.

– Ведьма мне ни за что не разрешит, – Камилла выдрала из земли пучок травы.

– Не волнуйся, Реймон поговорит с судьёй, и всё будет хорошо.

– Ты её не знаешь, она сделает такое милое-милое лицо и навешает судье на уши лапши про меня, наговорит всяких ужасов, и я останусь в «Фонтанах».

– Я без тебя никуда не поеду.

И мы посмотрели друг на друга не дыша.

Меня эта ведьма мало беспокоит.

Её сдует, как осенний лист в бурю, и никто не побежит её подбирать. Пусть у неё будет даже самое милое лицо на свете, месье судья её не выносит с тех пор, как прослушал кассету, и теперь он прекрасно знает, что она врёт как дышит.

Меня куда больше беспокоит то, что мне так трудно держать в секрете такую важную новость, и каждый раз, когда я разговариваю с Симоном или Ахмедом, мне кажется, будто я их предаю.

И у Камиллы то же самое.

Держать свой секрет ещё труднее, чем выдать чужой.

Симон ведь не идиот, он прекрасно видит, что я изменился с тех пор, как вернулся с моря.

Я говорю: «У тебя слишком богатое воображение», а Симон смотрит на меня так, словно я ему больше не друг, и мне от этого очень грустно.

Я позвонил Реймону, и он мне сказал:

– Потерпи ещё немного, Кабачок, ещё несколько дней – и всё разрешится.

– Несколько – это сколько? – Я растопырил пальцы.

– Не больше двадцати. Сразу после благотворительной ярмарки в «Фонтанах».