Онлайн книга «Вздыбленная Русь»
|
— Приступай! Стрельцы поставили Шуйского на колени. Василий закричал, пытался подняться, но стрельцы давили ему на плечи. — Видит бог, неправду чините! Нет! Нет! Протоиерей молитву прервал, посмотрел вопросительно на Ляпунова. Тот с яростью замахнулся на Шуйского, но князь Туренин перехватил руку, встал за спиной Василия, кивнул протоиерею: — Продолжай, отче. И вместо молчавшего Шуйского принялся произносить за него обет монашества... А на женской половине совершали пострижение царицы. Она рыдала и, вконец обессиленная, смирилась... Шуйских развели по разным монастырям: Василия в Чудов, Марию в Ивановский, что в Белом городе Москвы... С того дня началось правление на Руси семи именитых бояр — семибоярщина. В Благовещенском соборе воскресную службу правил патриарх. Прихожан не то что много, но и не мало. От мятежа ещё не опамятовались. У самого алтаря бояре сбились кучно, держатся семьями: Мстиславские, Голицыны, Воротынские, Романовы... Гермоген о здравии царя Василия возгласил, помазанника Божьего, а хор подхватил. Прихожане поклоны отбивают, на патриарха поглядывают удивлённо. Бояре зашушукались, а патриарх Василия государем российским величает, над коим насилие свершили. Переглянулись Мстиславский с Воротынским, а после службы отправились к Гермогену — взывать к его разуму. Упрятали Шуйского в монастырь, а волнения продолжались. Собирался люд на Торговой площади, шумели, спорили: — Как Москве без царя? — Святу месту пусту не бывать! Захар Ляпунов бахвалился: — Мы Русь спасли! Ему вторили: — Прогнали Шуйского, ноне быть государству в мире и покое. — Какой покой? Аль есть тело без головы? — А и верно! Купец в тёмной однорядке заметил с ухмылкой: — Разве семибоярщина не голова? Аж сразу семь! — И все за Владислава ратуют, — добавил Ляпунов. И выкрикнул в толпу: — Не целовать крест ни королевичу, ни Жигмунду, ни самозванцу! — Захар, ась Захар Петров, а как быть, коли гусары Жигмунда на Смоленской дороге гарцуют, а казаки самозванца на Коломенской? Выбирай из двух зол. — Не промахнись, гадая. Толпа загудела в поддержку Ляпунова: — Ни королевича, ни самозванца! Захар кивнул: — Отписать по городам, дабы всей Россией на недруга ополчались, да миром, на Земском соборе, избрать государя российского. Тут голицынская дворня взвопила: — Князя Василия Васильевича на царство! — Эй, подговорённые, небось Голицын вас зельем опоил? Чем ваш князь Шуйского лучше? — Не галдите, Собору решать. Из толпы дворян выкрикнули: — Захар, отпиши Прокопу, пускай в Москву поспешает, неча ему в Рязани порты протирать. — Говорят, Прокоп царю Димитрию крест целовал? — Враки, — возмутился Захар. Но тут мужичонка в рваной рубахе, заложив пальцы в рот, залился свистом. Площадь замерла от неожиданности, а второй мужик, высокий, тощий, скинув войлочный колпак, заорал: — Лю-юди! Чать, не запамятовали, как Ляпуновы от Болотникова к Шуйскому переметнулись? — Хватайте воров! — подал голос стрелецкий десятник. К мужикам дворяне и стрельцы кинулись, но толпа сомкнулась плотно: — Правда очи колет? Разозлился Захар и, окружённый дворянами, покинул площадь. Ушли и стрельцы. К сумеркам опустела Торговая площадь. Мстиславский с Шереметевым и Воротынским вступили в патриаршие покои. В сенях их встретил монах-черноризец, поклонился. Остановились бояре, подождали, когда Гермоген выйдет. Он появился вскорости в сером подряснике, с непокрытой головой. Подал монаху знак, и тот удалился. Вслед за патриархом князья прошли в переднюю горницу. Мстиславский склонил голову: — Благослови, владыка. — На что благословение просишь? Не на разбой ли? К чему заявились вы, поправшие устои Божьи? — В чём зришь вины наши? — нахмурился Воротынский. — Не ведаешь? Не вы ль, бояре, крамольничали, государя законного с престола свергли, власть на себя приняли? Молчите. А кто, как не ты, князь Иван, по-родственному царя Василия уговаривал от трона отречься? — Не суди, владыка, — промолвил Шереметев. — Не мне судить, Всевышнему! — поднял палец патриарх. Мстиславский молчал. — Что ты очи потупил, князь Фёдор? — обратился к нему Гермоген. — Нам ли не ведома доброта твоя и верность престолу. Ан не устоял, соблазну поддался. Силён искуситель! Мстиславский поднял глаза: — Совестишь, владыка, попрекаешь, а вправе ли? Отчего твои наставления Василию были гласом вопиющего в пустыне? И я добра ему желал. Он же о царстве не пёкся. Ответствуй, владыка, как нам, боярам, поступать? Так уж не лучше государя нового избрать? Патриарх ответил с укоризной: — Василия в смуте вините? Побойтесь Бога, бояре. Не вы ли из Москвы в Тушино и обратно дорогу протоптали, санным полозом накатали? А кто и по сей день у вора в советниках и воеводах? Трубецкой, Шаховской и иже с ними. Над царём Василием князь Пётр Засекин глумление учинил, а не он ли самозванцу служил? Каиновой печатью мечены вы, бояре. Шереметев не выдержал: — Отчего смерть Скопина-Шуйского приключилась, ведомо ли тебе, владыка? — Один Господь на то ответит. Шереметев усмехнулся и снова спросил: — Отдав брату Дмитрию главное воеводство, ужли Василий не ведал его никчёмность в ратных делах? Гермоген ответил вопросом на вопрос: — Ужли запамятовал ты, князь, про измену воевод Валуева и Елецкого? — Владыка, не препираться мы пришли к тебе, помоги государством править. Разумом своим, мудростью наставляй нас. Нам собор Земский сзывать. — При живом-то государе? Не-ет, — затряс седой головой Гермоген. — Только Василия зрю на царстве и вам, бояре, велю: кайтесь. — Не бывать этому, владыка, — оборвал его Воротынский. — Не прочь во цари монаха. — Это Василий-то монах? — возмутился Гермоген. — Князь Туренин монах. Он за государевой спиной при пострижении обет давал, а Василий молчал. Слышите, кто монах? Туренин. Патриарх опустился в кресло, долго молчал, наконец промолвил: — Устал яз, бояре, оставьте меня. Не стану я советчиком в делах ваших чёрных. Царём же единым Василия признаю. |