Онлайн книга «Альтруисты»
|
— Но… Фейнштейн… — пробормотал Майки, пока она стягивала с него футболку. Они разделись и упали на матрас, застеленный старым нежно-голубым бельем, которым он застилал кровать еще в универе. Мэгги оседлала Майки, поместила его в себя, наклонилась и поцеловала его в шею. Но как бы она ни гнала от себя непрошеные образы, память вновь и вновь возвращала ее на реку Мерамек. Жара. Во рту пустыня. Она закрыла глаза. Было время, когда Мэгги нравилось заниматься сексом. Она переспала с несколькими однокурсниками, и хотя непринужденность тех случайных связей пришлась ей по душе, сама культура беспорядочного секса превращала человека в эмоционального пуританина. Майки был одним из немногих, кто не боялся показать девушке свой интерес. Это дело быстро вошло у них в привычку: секс был достойный и максимально обоюдоприятный (при условии, что твой партнер — юный консерватор). Однако после маминой смерти Мэгги начала отдавать себе отчет, какой вред может причинить тело — себе и другим. Вот уже два года она пыталась испытать то непринужденное, ничем не омраченное удовольствие, привлекала Майки к своим поискам, но всякий раз возвращалась ни с чем. — Ты похудела? — прошептал он. Она закрыла ему рот. По телу пополз колючий жар. Она увидела постер «Лицо со Шрамом» на стене и стопку книг на прикроватной тумбочке. «Алхимия финансов». «Слово в защиту Израиля» . — Прости. Я не могу. — Что не можешь? В реке плавала ее блевотина. Мэгги проглотила ком в горле: — «Алхимия финансов»? Не слишком возбудительно. — Сказала мажорка с открытым на ее имя трастовым фондом. — Ты совсем охренел? — Она скатилась с него, легла на спину и скрестила руки на груди. — Лучше бы молчал, ей-богу. — Извини. — Зачем ты так сказал?! — Мэгги, — взмолился он, — прости! — Кончи уж как-нибудь сам. Он закрыл глаза, положил руку ей на бедро и минуту спустя, застонав и содрогнувшись, замер. — Что я вообще тут делаю… — сказала она. Они молча лежали рядом. Дыхание Майки успокоилось. И тогда он спросил, не приехал ли к ней отец. Мэгги прыснула: — Я голая. Ты голый. Что за вопрос, блин?! — Так он приехал? — Нет… — Ты недавно с ним виделась? — Нет! — Тогда, может, с братом встречалась? Она покраснела: — Тебе-то какое дело? — Просто интересно. — Интересно. — Просто в универе ты начинала первой, когда хотела выпустить пар. — Неправда! — Вспомни-ка: после Дня благодарения, после зимних каникул, в родительский день… — Ладно, ладно, ладно! Ну вот опять: восприимчивость и наблюдательность. Откуда? Может, она недооценивала Майки? Хотя, откровенно говоря, недооценивать его было очень легко. Да и вообще — выносить ему оценку. Он был еврейский мальчик из Уайт-плейнс. Мэгги даже никогда не спрашивала его о детстве, ведь все и так было предельно ясно: летний лагерь, непременное участие в Маккабианских играх , проникновенная речь на бар-мицву (написанная в соавторстве с гиперопекающим родителем). Экзамены на «отлично», бесплатная поездка в Израиль… — Знаешь, это был даже не трастовый фонд. Я вообще не мажорка, если уж на то пошло. Ты ведь это понимаешь? — Не совсем. — Бездушная скотина! — Ну серьезно, в чем разница-то? — Во-первых, никакого трастового фонда на мое имя нет. Просто я получила наследство, потеряв очень близкого человека. Во-вторых, до смерти мамы я даже не знала, что мне полагается какое-то наследство. У меня нет мажорского менталитета, а именно это имеют в виду люди, называя кого-то мажором. И в-третьих, я отказалась от денег! — Неужели? — Да! — Только ты еще не совсем от них отказалась, верно? — Откажусь! — Нельзя сказать: «Я отказалась от денег», если деньги до сих пор лежат в банке. На твоем счете. Мэгги фыркнула: — Ну, извини. Слушай… Проблема Майки, вдруг осознала она, — не столько моральные изъяны, сколько его жизненная траектория. Он во всех отношениях хороший человек, который слишком быстро вырос. Международные финансы, лишний вес, политический консерватизм — разве так полагается жить молодому парню двадцати с небольшим лет? Зато Мэгги делает все правильно: проживает молодость на полную катушку, пренебрегая благами и привилегиями, и изо всех сил приносит пользу миру… — Ты слушаешь? — спросил Майки. — Ты по-прежнему мне небезразлична, говорю. — Я пойду. — Останься. Прошу тебя. Давай поговорим. Мэгги потрясла головой: — Я лучше умру, чем буду жить в изобилии. К тому же ей было давно пора возвращаться в Куинс. Надземка понесла ее на восток, мимо верхних этажей заброшенных складов с разбитыми окнами. Пролетавшие за окном районы становились все менее облагороженными, приходили в упадок и честно рассыпались в прах. Сойдя на станции «Миртл-Уайкофф», Мэгги побежала забирать из школы братьев Накахара. Оксана работала допоздна, а ее муж свалился с гриппом и не мог встать с постели. Мальчики посещали чартерную школу , расположившуюся в старинном здании методистской лечебницы. Невероятная викторианская громадина возвышалась практически на тротуаре, словно бы говоря: «Взгляните-ка на меня, хм». Крыша взмывала в небо шпилями и шипами. Узорчатая кирпичная кладка была испещрена бледными камешками. Кучки мусора украшали узкий двор с четырьмя баскетбольными кольцами — кольца висели в пустом пространстве, на тонких столбах без задников. Мэгги подбежала к школе ровно в три часа, когда из скрипучих ворот начали просачиваться дети с крошечными рюкзачками и ланчбоксами. Бруно и Алекс вышли чуть ли не последние. Их сопровождала суровая тетка в парике и вязаной кофте. Алекс побежал вперед, а Бруно уныло плелся рядом с мучительницей. — Это ваши? — спросила она Мэгги. — Э-м… — Вы их няня, так? — Скорее ментор дефис тьютор… Лайф-коуч, только без нью-эйджевской ахинеи . — Ладно, не важно. Втолкуйте этому человеку, что насилием делу не поможешь, — сказала она, крепко удерживая Бруно за загривок. — Он сегодня избил ни в чем не повинного маленького мальчика! — Бруно! — охнула Мэгги. — Я надеюсь, вы его накажете? — спросила тетка. — Хорошо. — Обещаете? |