Онлайн книга «Серьга Артемиды»
– Так не бывает, – пробормотала дочь. – Я выводила его из запоев, потом лечила от белой горячки, – продолжала Тонечка. – Довольно скоро он забыл, что ничего не пишет, что пишу я. У него в голове была четкая схема: он диктует, а я записываю. Но он ничего не мог диктовать. Он был то под капельницами, то в сумасшедшем доме. Потом он умер, а я продолжала писать сценарии. Романы писать перестала. – Мы с дедушкой изо всех сил старались помочь, – вставила Марина Тимофеевна, – не столько этому человеку, твоему отцу, сколько нашей дочери, конечно. Сколько приходилось его искать, ловить, вынимать из каких-то клоповников! Сколько дед сил потратил на его лечение! Он умер от инсульта, когда ему позвонили в очередной раз и сказали, что зять опять сбежал из клиники и нужно предупредить жену, чтобы она забрала ребенка и уехала. То есть тебя забрала! Он очень буянил, когда выпивал. Мы за тебя боялись. – Я не верю ни одному вашему слову, – выговорила Настя. Ей нужно было как-то спасаться, спасать свой мир, в котором они так прекрасно жили с гениальным и рано умершим отцом. – Вы слышите? Ни од-но-му! Мать и бабушка переглянулись. – Настя, – бабка поднялась и принялась заваривать мяту. – Если ты на самом деле хочешь, можешь посмотреть документы. У меня остались выписки из истории болезни, кое-какие счета. Не знаю, зачем я все это храню. Воцарилось молчание. Тонечка пальцем чертила на скатерти узоры. Стебли мяты ломались с тихим хрустом. Посапывали батареи. – Хорошо, – в конце концов сказала Настя. – Это невозможно, но пусть, пусть. Но почему ты мне никогда не рассказывала, что пишешь сценарии? Ни разу, ни слова! – Мы вообще не хотели, чтоб ты знала, – Марина Тимофеевна подала ей кружку с чаем. – Мы хотели, чтоб ты была спокойна и любила своего отца. И у нас получилось! Тонечка поднялась и опять обняла Настю, очень крепко. – Ну, как же я могла тебе сказать? Ты бы стала читать, и очень быстро сообразила, что романы и сценарии написаны одной рукой. А мне казалось важным, чтоб ты ничего не узнала. Вот я и придумала, что работаю в конторе, пишу бумажки. Иногда привожу бумажки домой и тут тоже пишу. Ты ведь моей жизнью никогда особенно не интересовалась. …Это правда. В жизни матери не могло быть ничего особенного, вот она и не интересовалась. Другое дело отец – гениальный писатель!.. – Подожди, – сказала Настя. – То есть папины книжки ты написала?! Все до одной?! И «Каменных кентавров времени»? И «Семь темных всадников»? И «Братство рапир»?! Ты?! Мать сочувственно кивнула. – Он начал писать «Ледяную розу», когда мы поженились, а дописывала я. Поначалу он читал и заставлял меня переписывать так, как он написал бы сам. Я переписывала иногда раз по восемь! А потом он уже ничего не читал, а я продолжала писать. Ему казалось, что это он пишет. – Зачем ты писала? – спросила Настя, пристально глядя матери в лицо. Ей очень хотелось по лицу понять что-то, чего она так и не понимала. – Если папа тебя не заставлял? Получается, ты сама хотела за него писать? Тонечка вздохнула. – Настя, он на самом деле, всерьез считал, что пишет сам. А я его изо всех сил спасала! Это трудно представить, я бы сама никогда не поверила, если б мне кто-нибудь рассказал, как я буду жить! Поначалу я искренне считала, что он гений! Братья Стругацкие просто. – Да не поначалу, а очень долго ты так считала! – перебила Марина Тимофеевна. – Я не могла взять в толк почему!.. Какой-то синдром заложника, честное слово. Ты его лечила, выводила из запоев, за него писала и все равно думала, что вот-вот в нем проснется гений!.. – И потом, за романы платили, – продолжала Тонечка. – И мы могли жить. И у меня была возможность его лечить. – Ты все выдумала, – проговорила Настя. – Это сценарий гнусного кино! Так не бывает. И они опять помолчали. …Мать ничего не выдумала, это ясно. Так все и было. Драгоценные отцовские книжки писала мать. И она только что отняла у дочери самое важное – веру в отца! …Но она не хотела отнимать! Она много лет все скрывала как раз для того, чтобы дочь продолжала верить, восхищаться и восторгаться! …Мать скрывала, и это, должно быть, было нелегко. Дочь искренне почитала отца и свысока поглядывала на мать – ей-то никогда не достичь таких высот! И что оказалось? Оказалось, что это как раз ее высоты, а вовсе не отца. Оказалось, что мир всю Настину жизнь стоял вверх тормашками, а она этого не знала, она считала, что это обычное его положение. Теперь, когда он перевернулся, нужно заново учиться в нем жить, хотя сильно тошнит, и кружится голова, и страшно. – А почему он пил? – спросила Настя. Это была последняя надежда. Может, отец страдал, горевал, многое пережил и спасался от этого? – В нашем поколении многие сильно пили, – сказала мать. – В девяностые годы родителям было не до детей, а мы и наши ровесники как раз были подростками. И пили, и кололись, когда начались наркотики. И в тюрьмах сидели! Выходили и опять садились. – Да, но ты-то не пьешь и не колешься!.. – Твоя мать, – вмешалась бабушка, – очень сильный человек. Стойкий и мужественный. Тонечка хмыкнула. Ничего себе характеристика! Она искренне считала себя трусом и слабачкой. – Я все время училась, – сказала она дочери. – В нашей семье считалось стыдным плохо учиться! Бабушка дала бы мне жару! Мне было некогда, и я не могла никого подвести. Я всегда знала, что обременять собой окружающих – последнее дело. Близким нужно помогать, а не обременять. – А кто обременяет! – вскинулась Настя. – Ты на меня намекаешь?! – Ну, – неожиданно сказала мать и так же неожиданно поцеловала ее в нос, – иногда ты бываешь совершенно невыносима. – Это пройдет, – проговорила бабушка уверенно. – Нужно время. Время и немного работы над собой. – Опять работа над собой! – пробормотала Настя. – А как же?! Вся жизнь состоит из этой работы. Иначе непонятно, зачем она нужна, жизнь. Когда Настя пришла в свою комнату, Джессика давно спала. Настя открыла компьютер и тотчас же закрыла: ей хотелось рассказать обо всем Дане, но его нет в социальных сетях. А еще… кому расскажешь?.. Уж никак не Соне и прочим «френдам»! Она посидела у окна. Голова была странно пустой и легкой, словно там основательно проветрили. Она смотрела в сад, представляла, как завтра расскажет Дане о том, что жизнь, оказывается, обман и зыбкость, а потом немного поплакала. Плакать быстро надоело – сегодняшние слезы не годились в «актерскую копилку», где-то она про такую читала. Настя залезла под одеяло, подумала и взяла отцовскую книжку, над которой страдала вчера. Настя принялась за нее с совершенно новым чувством, как за нечто решительно ей не знакомое. |