Книга Новая история Колобка, или Как я добегалась, страница 37 – Яна Ясная

— Привет, — тепло прозвучало в трубке. — Я поднимусь?

— Привет, — растерялась я. — Поднимайся, конечно. Только дети уже спят…

— Как — спят? Еще же только девять вечера!

От этого искреннего изумления мне стало смешно:

— Мирослав Радомилович, а во сколько, по-вашему, ложаться спать дети?!

Невнятное бурчание в трубке стало мне ответом.

Я успела открыть дверь до того, как дверной звонок сыграл побудку всей квартире.

— Проходи, — скомандовала я чертовски красивому мужику в дорогом пальто.

Всё-таки, это противозаконно, быть настолько агрессивно привлекательным. Два года условно!

— Привет… — от фирменной улыбки не мудрено было свалиться с ног, и я затосковала.

Ну, какие “два года условно”?! Тут явно не меньше пяти!

Стаскивая и вешая на крючок верхнюю одежду, под которой обнаружился традиционный уже тандем “свитер плюс рубашка”, Мирослав озвучил план:

— Давай, я сейчас сначала детей подпитаю, а потом по лечению тебе всё расскажу…

И я не нашла причин спорить.

Только напомнила:

— Руки мыть — дверь справа.

Он разулся, поставил сумку на длинном ремне и послушно скрылся в ванной.

Адка мелькнула в дверях кухни, и скрылась в глубине. Вид у нее был препакостный.

А я дождалась возвращения Мира, и повела его в детскую. Говорить почему-то не хотелось, и чувствовала я себя с ним рядом… будто восемнадцатилетняя девочка, впервые познавшая таинство физического влечения к красивому сверстнику.

Стеснялась, словом.

Открыла перед гостем дверь в детскую, и он будто бы замялся на пороге, а потом шагнул. Осторожно, тихо. В свете ночника виднелись кровати: двухэтажная, одинарная. Шкафчик и корзина с игрушками. Обычная, не слишком дорогая обстановка.

Дети, такие разные в жизни, спали совершенно одинаково: разметавшись, раскинув руки и ноги, доверчиво открыв беззащитные детские животики… Вздохнув, я пошла собирать одеяла и распределять их по хозяевам, а Мирослав некоторое время просто стоял, рассматривая детскую и ее обитателей.

Ночник разбрасывал цветные сказки, и по потолку и стенам нежно плыли то звезды, то бабочки.

Мир склонился над Яриком. Осторожно, бережно провел ладонью по детской головешке, пригладив волосики. Костяшками пальцев провел по младенчески округлой щеке, снова стёк ладонью в волосы. Провел по плечу, улыбнулся расписному животу. Хотел коснуться носа, но не решился.

А тот сопел так сладко, так успокаивающе!

Я отвернулась.

И вовсе я не подглядываю за личным! Я, может, вообще одеяла поправить зашла!

Мирослав посидел рядом со Стасом.

Постоял рядом с Олей, поправил ее одеяло, чудом не спихнутое дочерью со второго этажа. Отвел ей от лица спутавшиеся волосы.

Физический контакт необходим при подпитки, это я еще в прошлый раз поняла.

Но сейчас я смотрела не на передачу энергии, я смотрела, как отец впервые гладит своих детей.

Из детской вслед за Мирославом я выходила смущенная и задумчивая.

Он вильнул в сторону прихожей, забрал свою сумку, и уверенным шагом проследовал на кухню.

— Добрый вечер, — улыбнулся он Адке.

Но Аду какими-то там улыбочками не проймешь, так что в ответ она выдала только надменное “здрассте”, и змеей вывинтилась из комнаты.

Не иначе, проверять, как там Мирославичи.

“Не подумайте. что я вас контролирую, но…”

Я закусила щеку изнутри, чтобы не рассмеяться.

Мирослав выглядел несколько задетым — видимо, давненько ему не случалось сталкиваться со столь безосновательным (с его точки зрения) пренебрежением со стороны молоденьких девушек.

Но подавил он это чувство быстро.

— Смотри, — из нутра сумки появился бумажный пакет. — Это сбор, заваривать на ночь в термосе, с утра поить, один стакан на нос. Это мазь, — он вынул на свет божий аккуратную белую баночку, — Хранить в холодильнике, срок годности — неделя. Мазать, если начнется зуд.

Он задумчиво осмотрел содержимое сумки.

— Больше медицинский рекомендаций, вроде бы, не имею… Сам доктор сможет приехать только к середине недели, раньше никак. Велено держать в курсе, и обращаться за консультацией в любое время дня и ночи в телефонном режиме, вот, держи, — он вынул из кармана джинсов прямоугольник визитки.

Я убрала сбор в шкаф, мазь в холодильник, визитку в карман, и тут Мирослав шут Радомилович с невинным видом выдал:

— Ах, да! Чуть не забыл! — и достал из сумки стетоскоп.

Голубенький, нарядный. И безнадежно настоящий.

— За что?! — вырвался из Лены крик души. — Мирослав, что я тебе такого сделала?

Спохватившись, что Азор уже открыл рот (а список "за что?!" мог выйти длинным!), я торопливо перебила:

— Не отвечай! Это был риторический вопрос!

Вернувшаяся с инспекции детской, Адка за моей спиной поперхнулась смешком. У Мирослава в глазах заплясали черти.

— Послушай, я оценила твою попытку удивить и порадовать детей, честно! — попыталась я договориться с Азором как взрослый человек со взрослым человеком. — Но ты не представляешь, что у нас в доме из-за этого стетоскопа начнется!

Прикинув, какая кровопролитная война развернется за дивную игрушку, я против воли передернулась.

— Ну, в общем, я что-то такое и предполагал, — ответил мне незамутненно-чистым взглядом Мирослав провокатор Радомилович… И достал из сумки еще два точно таких же стетоскопа. — Держи! Я их с мылом помыл, и спиртовыми салфетками протер!

Я прикрыла глаза, борясь с желанием поколотить мерзавца.

— А наш где? — сварливым тоном поинтересовалась я, хотя на языке вертелся совсем другой вопрос.

Почему их только три?

А я?!

У меня тоже никогда в жизни не было настоящего стетоскопа!

Адка просочилась на своё место. Села. Уставилась на Мирослава в упор, не мигая.

“Что-то грядет!” — как бы говорил опытному наблюдателю этот взгляд.

Мирослав достал из сумки конфеты.

— Это вам к чаю, девочки! — с этими словами он подвинул коробку к Аде.

Я подумала и ретировалась с линии огня — ставить чайник, доставать кружки…

ПростоМира мне, конечно, было немного жаль. Но вмешиваться я не собиралась — себя-то мне в любом случае было жальче!

— Мирослав Радомилович, — Ада благосклонно притянула к себе нарядную коробку с незнакомым логотипом, — А что это за болезнь такая? Вы-то Лене объясняли, но я, знаете, толком ничего не поняла… — голосом простодушной дурочки завела она сладкую песенку.