Книга Снежный король, страница 83 – Ольга Куно, Ирина Котова

Стала Яга по избушке метаться, сундуки открывая, в горшки заглядывая, и причитать, волосы свои седые дергая.

— Травы мои волшебные толченые! Зелья мои, годами настаиваемые! Ткани заговоренные! Свечи, ифритовыми пчелами сделанные! Все, все, что нажито трудом непосильным, вековым!

— А грязь на окнах тоже волшебная? — полюбопытствовала я тихо.

— Ой, да что же ты не замолчи-и-ишь никак, дура! — кот рядом замяукал и когтями мне в руку вцепился.

— Сама не знаю! — я ладонь раненую лизнула, кота за шкирку взяла и с печи сбросила.

Яга на меня опять посмотрела, скривилась, носом повела.

— Не замолчит, потому что гуся порошками волшебными натерла, — прорычала она, — один такой страх убирает, рот отворяет. Что с тобой-то делать, девица ты глупая? Ну уж Кащей, удружил так удружил. В камень тебя обратить или эльфам в услужение отдать? Ты хоть понимаешь, что каждая паутинка и пылинка тут дороже золота стоила?

Опустила я голову. Опять хотела как лучше, а только хуже сделала.

— Прости меня, тетушка Яга, — повинилась я. — Хотела я тебе доброе дело сделать, а оно вон как вышло. Не со зла я, очень мне хотелось тебе понравиться, чтобы к колдуну Мерлину помогла попасть.

Яга руки в бока уперла, брови подняла.

— И зачем тебе к гаду этому, девица?

Я с печи слезла и все ей рассказала — и про батюшку, и про ведьму, и про совет Кащея, от расстройства чуть ли не половину гуся за это время умяв. Умолчала о сватовстве только и о том, что заколдованный гребень в волосах у меня. Яга меня слушала, слушала, и как начнет улыбаться!

— Ну, — под нос себе бурчит, — вот и возможность сразу двоих проучить!

А громко у меня спрашивает:

— Так, говоришь, к Мерлину в услужение хочешь наняться?

И сама свою избушку выразительно оглядела.

— Хочу, тетушка, — кивнула я воодушевленно.

А она еще пуще улыбается.

— Помогу тебе, — говорит. — Конечно, помогу. Как такой славной девице не помочь?

— Ой, спасибо, тетушка, — я в пояс ей поклонилась. — Век доброты твоей не забуду. Но, может, поешь ты с дороги? — и половину гуся на блюде ей протягиваю. — Раз все равно я его зажарила.

Она на меня опять зверем оскалилась, потом головой покачала и очи к потолку подняла.

— Бери гуся, девка глупая, — махнула мне рукой. — Только кости все собери, даже самые малые. И голову гусячью, голову куда дела? Пойдем, покажу тебе, почему я есть его не стану.

Я с блюдом из избушки вслед за ней вышла в лес ночной, месяцем залитый. А там на поляне гуси-лебеди: кто спит, голову под крыло спрятав, а кто в пруду ныряет и гогочет. А я все слышу и все понимаю.

— Эй, куда ты, го-го-горбоклювый? Мой это го-головастик!

— Да сейчас, проворонил этого — нового-го-го ищи.

— Смотрите, смотрите, девка эта, убивица, с Яго-го-гой нашей идет.

— У-У-У, душегу-гу-губка!

— Кряка нашего-го-го зашибла, да и съела еще!

Я стою, глазами хлопаю.

— Это как это? — у Яги спрашиваю. — Это значит, кот говорящий мне не показался?

— Показался я е-ей, — кот из-за спин наших фырчит, — вот бе-е-естолковая, а?

— Не показался, — хмыкнула Яга. — Гуся такого волшебного, что ты съела, у меня все волшебники купить пытаются, ибо отведав мяса его, язык зверей понимать начинаешь.

А гуси ругаются:

— Ну пройди только мимо, мы тебе ноги-ги-ги все общиплем!

— Места живого-го-го не оставим!

Я прямо почувствовала, как бледнею.

— И надолго-го… тьфу!.. надолго это? — спросила дрожащим голосом.

— На всю жизнь, — засмеялась Яга злорадно.

— И никак не исправить?

— Никак, — сильнее Яга хохочет.

— И всех теперь слышать буду? И кур глупых, и поросят, и перепелок? — шепчу.

— Всех, — подтвердила хозяйка.

Тут я поднос с гусем на землю уронила и за голову схватилась.

— Это как же их есть, если они с тобой речи ведут? — говорю в ужасе.

— Никак, — фыркает Яга. — Я и не ем.

А я ее уже не слушаю.

— Это что же, выходит? Никаких щей и борщей наваристых? Прощай, сальце соленое, с чесноком верченое? Кабанчики запеченные, да жаркое перченое? А язык говяжий с хренком? А студень поросячий с горчицей такой, что Богу душу отдать можно?

— Так, — Яга говорит голосом странным, — я тебя пожалела, но ежели не замолчишь, точно прибью сейчас.

— Кур нельзя, свинят нельзя, — печалюсь, — о, в земле франгалианской, говорят, лягушек едят, будто на курятину они похожи. Может, их можно?

— Лягухи с жабами самые болтливые, — отрезала хозяйка. — Еще и песни поют истошно.

— А рыбу-то можно? — спрашиваю с надеждой.

— Рыбу можно, — смилостивилась Яга. — У ней мозга не хватает говорить, только жрать и икру метать.

— Это что же, — почти плачу, — мне всю жизнь рыбьим мясом, да икрой красной и черной питаться?

— Отчего же, — говорит Яга, забавляясь. — Можно еще мелочью речной и морской пробавляться, раками, ракушками, гребешками да креветками. А еще медом и акридами, как старцы святые.

— Святые плохого не посоветуют, — оживилась я. — Тем более с медом. А что такое эти акриды?

— Саранча, — безжалостно просветила меня хозяйка, и я снова завыла тихонько.

— А это тебе уроком будет, девка, — строго сказала Яга. — Не лезь, куда не просят, а хочешь добро кому причинить — помни, что могут догнать и добром тем поперек спины отходить. От усердия и беда бывает. Ну, хватит слезы глотать. К лучшему это. Выгоду ты сама потом поймешь. Раз ты к колдуну наняться хочешь, то нечего о мясе думать. Мерлин тоже звериный и птичий язык понимает, оттого и не ест зверей и птиц. И в замке мяса его никому не подают.

— А, вот почему характер у него поганый такой, — бурчу сквозь слезы. — Без мяса-то любой мужик злобным станет. А как же ты мне, тетушка, к нему в замок попасть поможешь?

— Сейчас нужно одно дело доделать, а затем и к твоей беде перейдем. Ты гуся сюда прежде давай, — Яга мне говорит. — Лопату бери, яму рой. Сама натворила, сама и исправляй.

Ну, руки у меня крепкие, работы я не боюсь. Вырыла ямку малую, хозяйка туда гуся положила недоеденного, все косточки сложила, сама руками землей засыпала. Присела в платье своем роскошном на землю, ладони в холмик тот уперла, и давай что-то гортанным голосом петь. Глаза зеленым светятся, а у меня от голоса ее мороз по коже.

Зашевелился холмик, поднялась ведьма, руки отряхивая, а я стою, с места сдвинуться не могу. Раздалось шипение страшное, тени лунные от деревьев протянулись к нам, и вдруг холмик снизу крыло черное пробило!