Книга Снежный король, страница 91 – Ольга Куно, Ирина Котова

— А как… кваааа! — завопила я, на пол падая. Забарахталась — ткань какая-то тяжелая меня с головой накрыла. Затем за ногу меня дернули, вверх подняли: увидела я, что лежит на полу платье мое огромное, амулет в виде коня и лента с волос, увидела лапки свои с перепонками и Мерлина, который меня вниз головой за лапку держал.

— Прощай, Марья, — сказал он, по брюшку меня почесал и зачем-то к окну понес.

— Чтоб у тебя бородавки по всему телу пошли, — проквакала я обиженно и лапки на груди сложила. — Ну погоди! Я тебе в следующий суп перцу столько насыплю, что ты неделю с высунутым языком ходить будешь! Ну все, — задрыгалась я, — попугал и хватит!!! А ну, целуй меня обратно!

— Зачем? — заинтересовался колдун, у окна останавливаясь.

— Чтобы я снова девицей стала-а-а-а!

Этот злодей меня за лапку раскачал и из окна выбросил! Я уж думала все, разобьюсь, но меня словно рука невидимая подхватила и понесла за стену над садом чудесным, донжон окружающим, над кузней и конюшнями, над курятниками и оружейной… Плюхнуло вокруг, застрекотало что-то, я задергалась — и всплыла на поверхности рва, который замок окружал.

— А если меня цапля ка-ква-кая съест? — крикнула я в сторону стены. — Ты-то лягушек не ешь, а они да!

Поплавала кругами там, поплавала, ругаясь. Вспоминала женихов своих — были ведь среди них парни добрые, скромные, работящие, нет, мне колдуна подавай, да еще и с придурью!

Вечер уж наступил, солнышко к закату пошло. Лежу себе на воде, лапки за голову закинув, качаюсь, думу думаю. Но не волнуюсь сильно — сейчас время ужина подойдет, колдун обо мне вспомнит и расколдует. Кто же после моей стряпни что-то другое есть захочет? Уж тогда я на нем и отыграюсь, только дай волю. Разве можно так с живыми людьми поступать?

Но скрылось солнце за горизонтом, а не вышел ко мне Мерлин. Вот упрямый какой! Сухарями давиться будет, а под венец — ни-ни.

Расстроилась я. К берегу подгребла, на кувшинку села, сижу и песню печальную напеваю. Проголодалась уже, да и скучно здесь. Лягушки остальные ко мне не приближаются, видимо, напугала я их ругательствами. Пою-то слова человеческие, а все равно слышу, что кваканье получается, и душевное такое, жалостливое, громкое! Пою и размышляю, что дальше делать.

Как теперь-то в замок возвращаться? Тут хоть девицей, хоть лягушкой, а замуж за Мерлина выходить надо. И что я, глупая, его в ответ поцеловать не додумалась? Алена мне шепотом говорила, что с Кащеем это лучше любых уговоров работает!

— Как прекрасно вы поете, леди, — прервал кто-то мои мысли, и я на аршина три вверх от неожиданности прыгнула. Обратно в воду плюхнулась, подняв рой брызг, выплыла на поверхность.

Смотрю — сидит на соседней с моей кувшинке лягух большой с грустными-грустными глазами и вздыхает.

— Не пугайтесь, леди, — проквакал он, на задние лапки привстал, переднюю к груди приложил и поклонился учтиво. — Очень я обрадовался, когда песню вашу услышал, сразу понял, что вы заколдованная дама. Никакая лягушка так не споет. Меня зовут сэр Гавейн. Я такой же несчастный пленник Мерлина, как и вы. Заколдовал он меня три луны назад, и с тех пор я здесь.

Я от испуга уже отошла, слушая товарища по несчастью, и так жалко мне его стало! С именем не повезло, так еще и лягушкой сделали!

— А за что же Мерлин вас заколдовал, добрый сэр? — проквакала я.

— Да за пустяк, — он лапкой махнул расстроенно. — Стихи я плету торжественные, на пирах читаю. Вот и про колдуна сочинил, прочитал — а он рукой махнул, и сказал, что буду я теперь за оскорбление у него рядом с замком полгода лягушкой жить. И король похмыкал, но согласился, что право имеет.

— А что за стихи-то? — поинтересовалась я жалостливо.

Сэр лягух на лапках задних приподнялся, переднюю вперед протянул и проквакал:

Закончил сэр Гавейн надрывно, и еще долго последняя рулада гуляла эхом над холмами и замком.

— Неужели за такие стихи обозлился? — удивилась я.

— Ну, — смущенно признался лягух, — я еще пошутил, что ему девок зачаровывать приходится, иначе бы ни одна его поцеловать не решилась, а предпочла бы лягушкою стать.

— За такое и у нас по морде можно схлопотать, — заметила я. — Обидно ведь. А повежливее как-то, поделикатнее шутить можно?

— Я — поэт! — квакнул лягух. — Я не могу фальшивить! Если кто за правду обижается, то я всегда готов на дуэли отстоять право писать и говорить, что душа велит! Но на дуэли, а не лягушкой в болоте! Теперь влачу я жалкое существование. Стихи мои только местным квакшам читаю, питаюсь мухами и комарами. Три месяца еще мне здесь пузыри пускать!

Как упомянул сэр Гавейн мух и комаров, так у меня в животе-то от голода и забурчало, и я облизнулась — показались мне они милее хлеба и меда. Испугалась я — дня тут не провела, а уже ожабиваюсь! Нет, нужно быстро в замок возвращаться! Но сначала поесть.

— Скажите мне, добрый сэр, — проговорила я мило и глаза опустила свои вытаращенные. — А нет ли тут чего-то кроме насекомых съедобного? Чего-нибудь не жужжащего?

— Я вас понимаю, леди, — квакнул он галантно, — сам дня три голодал, пока уже нестерпимо не стало, прежде чем начал мух ловить. Есть тут неподалеку у озера полянка с черникой, целый день она на солнышке. Поплыли туда, угощу вас ужином.

Ягод на поляне, куда мы выбрались, оказалось видимо-невидимо! И все крупные, солнцем прогретые, даже хмельные немного, подбродившие. Я их наелась, и так весело мне стало!

Поплыли мы обратно на берег рва к стене замка. Усадил меня сэр Гавейн на лист кувшинки, а сам давай стихи читать!

Я зеваю, глаза таращу и слушаю. В башне Мерлина свет горит, на костяной стене дозор ходит — духи светящиеся и люди-вороны темные. А мне сыто, хорошо, голова немного от хмельных ягод кружится. Вдруг гляжу — собралось вокруг лягушек видимо-невидимо, и все, замерев дыхание, поэта слушают, а как заканчивает он читать — по воде лапками бьют, вроде как хлопают так, и кричат «Преква-красно! Великва-колепно! Непоква-дражаемо!»

— Я их научил, — гордо мне сэр поэт сказал. — Культура каждой твари нужна!

Послушала я стихи, послушала. Подняла хмельную голову к башне — а там темно, окна не горят! Это значит, пока я тут мокну, квакаю, от культуры страдаю, Мерлин спокойно спать пошел?

И совесть его не мучает? Ну, погоди! Раз она не мучает, я помучаю!

И, улучив паузу в стихах, квакнула громко, чуть запинаясь — раньше-то я вина никогда не пила, а ягоды как вино подействовали:

— Сэр Гавейн, может, вы отдохнете? А то нам столько культуры не вынести за раз. А мы с друзьями нашими, — и я обвела лапкой тысячи зеленых поклонников поэта, — песни попоем. Я, — добавила льстиво для лягух, — когда сюда шла, слышала, так красиво вы пели, душевно, а громко-то как! А еще громче сможете? И дольше? На всю ночь, например?