Книга Ихтис, страница 33 – Елена Ершова

Степан указал на гроб. Брат Листар вздрогнул, вцепился побелевшими пальцами в обитые бархатом доски. Пот выступил на лбу брата Арефия, и женщины позади процессии сгрудились кучей и теребили проволочные подвески.

– Сегодня во сне явился мне старец, – уже тише продолжил Степан. – Он сидел на хребте огромной рыбы, и правый ее глаз был как солнце, а левый – как месяц. Вокруг парили небесные ангелы, трубя в медные трубы и славя Господа. И сказал Захарий: Вот, услышал я Слово и принес Его в мир! Посему пройдет день и еще два, а на четвертый воскресну.

– Господи, слава Тебе! – запричитала сестра Маланья, но Степан махнул рукой, и женщина умолкла.

– Посему велю вам, мои братья и сестры! Не предавайтесь унынию и молитесь всю ночь, как я буду молиться в старой Всехсвятской церкви! Если мы воззовем – то Господь услышит!

– Слава! Слава Спасителю нашему! – наперебой зазвучали голоса. Мужики удобнее перехватили гроб, и процессия потянулась к лесу.

Короткий весенний день постепенно перетекал в сумерки. Глухая тишина давила на уши, под рубахой гулял ветер, поднимая волоски на теле, но холода Степан не чувствовал – сердце истекало жаром. Под сапогами чавкала никогда не подсыхающая грязь, ветки пружинили, хлестали по лицу, и Степан с удовольствием обламывал их, представляя, что ломает кости чужака, а еще отца Спиридона и прочих деревенских дурней, осмелившихся разевать поганые рты на него, Степана Черных.

Вскоре тропинка еще больше сузилась, из-под ног выкатывались комья глины, и Степан велел возвращаться по домам, сам встал под левый угол гроба и так, вчетвером, поскальзываясь на размокшей земле, они двинулись к кладбищу.

Над шпилем Окаянной церкви вращалась облачная спираль. Там змеились молнии и из тугой, набитой дождями утробы неслось глухое ворчание. Брат Арефий то и дело поглядывал вверх, тормозя всю процессию и оступаясь на каждом камне.

– Не считай ворон! – прикрикнул на него идущий позади Маврей. – Гляди, упадешь!

– Не упаду! – огрызнулся тот и устало выдохнул. – Недолго осталось.

– Донесем! – подхватил брат Листар. – Нужна ли помощь, Степан?

– Нет, – глухо отозвался Черный Игумен. – Вы уж донесите, а дальше я сам.

Маврей покачал головой.

– В такую-то погоду, – пробормотал он. – Ишь, как бесы разгулялись!

– Бесы всегда святость чуют, и святых искушают, – наставительно ответил Листар. – Справишься, батюшка?

Степан промолчал. Из зарослей волчьего лыка вынырнул крест – деревянный, с крышкой-домиком. Ветер сбросил отмершую хвою прямо под ноги, молния осветила буквы «Дем… Черн…», и белую дорожку, рассыпанную у подножия.

– Листар! – в панике крикнул Степан. – Возьми левее!

Он оступился, гроб на плече подпрыгнул и накренился.

– Что такое? – с досадой отозвался Листар. – В нору какую попал, что ли?

Над головой грохотнуло, и что-то невидимое толкнуло в грудь.

– Вроде того, – глухо сказал Степан. – Не пройду.

Маврей выругался шепотом, мужики потоптались и осторожно отошли в сторону, едва не стесывая бока гроба о сучки накренившейся сосны.

– Так пройдешь, батюшка?

– Попробую.

– След в след ступай! Да не мешкай, того гляди, ливанет!

Листар двинулся вперед, втаптывая в грязь соляные кристаллы. Невидимое натяжение лопнуло и обдало голову едва слышимым звоном. Степан вздохнул и перешагнул запретную черту, проложенную кем-то предусмотрительным и умным, кто совсем не боялся мертвых, но опасался живых.

Церковь разинула обугленный рот и в кромешной темени гроб опустили на пол. Глухо стукнулись доски о доски, покойный качнулся, издав сухой шелест. Только тогда Степан чиркнул спичкой и зажег вытащенную из-за пазухи свечу. Оранжевые блики разбежались по закопченным стенам, осветили мертвенные лица мужиков.

– Идите и молитесь! – тихо сказал Степан. – Верьте – и по вере воздастся нам.

Те поклонились в пояс, попятились к двери – сначала спиной, потом повернулись и, толкая друг друга, выскочили из церкви на воздух, а там понеслись, подстегиваемые ураганом. Степан подождал, пока их фигуры не затеряются среди кустарников и крестов, после чего осторожно запер дверь на новенький, на днях прилаженный засов. Здесь, в церкви, пахло горелой древесиной и тленом. Стараясь не смотреть на гроб, Степан прошел до алтаря и вынул припрятанные свечи, которые не спеша расставил по кругу. Черные языки вытянулись вверх, заплясали под куполом, свиваясь в змеиные клубки. Заколоченные окна осветило белой вспышкой, и сердце дрогнуло, когда бревенчатые стены потряс громовой раскат.

– Не убоюсь ужасов в ночи, – пробормотал Степан. – Ни бесов, ходящих во мраке.

Подошел к гробу, склонился над телом старца – желтоватое, будто вылепленное из воска, лицо было спокойно и неподвижно. Редкие волосы зачесаны так, как Захарий носил при жизни, борода оглажена, под плотно сомкнутыми веками залегли тени.

– Каждому приходит свой срок, – прошептал Черный Игумен и дотронулся до сложенных рук старца. – И червю, и человеку. И тебе, Захарушка, – отбросил укрывающий покойника саван и запустил пальцы в подкладку, нащупывая то, что спрятал, забирая тело из морга. – Жнущий получает награду и собирает плод, – вытащив сверток, Степан развернул его на полу. – Вот теперь говорю: пришло время жатвы!

И взял в руку хирургический скальпель.

Обмотавшись сдернутым с гроба саваном, как фартуком, Степан принялся срезать со старца одежду. От тела шел слабый запах формалина, из-под лоскутов рубахи вынырнул бугрящийся шов – упрятанный в тень, похожий на разлагающуюся змею. Степан вздохнул и осторожно разогнул сложенные на животе руки мертвеца. За стенами зашумели деревья, заскрипели старые доски, и кто-то невидимый и страшный постучал в заколоченное окошко – тук-тук!

Степан замер, так и не разогнув спину. Сердце нервно колотилось, ноздри трепетали, вдыхая острый запах химикатов. Степан вгляделся в узкие щели окон – никого. Лишь выл разгулявшийся ветер, да птицы возвращались в гнезда, чтобы переждать бурю, а здесь, на старообрядческом кладбище, не было ни единой человеческой души. Только он, Черный Игумен. Да еще труп старика во гробе.

Степан выдохнул и сдернул с Захария холщовые штаны, которые разошлись по шву с громким треском. Ноги у старца были иссохшие, острые колени натягивали пергаментную кожу. Степан подумал: тяжело будет резать мертвеца, пока он стиснут деревянными досками, и, обойдя гроб, подхватил старика под мышки.

Тело поддалось легко: смерть иссушила Захария, и он будто уменьшился вдвое, стал легким и бессловестным, покорным воле Степана. Не полоснет теперь острым взглядом, не усмехнется ртом, перекошенным в параличе, и не протянет елейное: «Сте-епушка…»

Шелестящий звук пронесся по церкви, вздыбил волоски на шее и мурашками скатился к пояснице. Степан замер, настороженно вертя головой, но видел лишь танцующие тени, да отблески молний снаружи.