Онлайн книга «Ихтис»
|
Павел в волнении привстал, фонарик всколыхнул полумрак, обшаривая полки – ничего! Кто-то был здесь до Павла, кто-то дочиста вылизал подвал. Кто?! Сердце взволнованно стукнуло, и грохнуло над головой. Оранжевый луч выстрелил вверх и вместо того, чтобы рассеяться в пустоте, испуганно замельтешил по доскам. Грохнуло снова, доски задрожали и поползли, перекрывая собой дыру. Вниз посыпались труха и грязь. – Эй! – заорал Павел и взвился во весь рост. Жар полыхнул от лодыжки, метнулся выше, к бедру, оранжевые мушки брызнули по сторонам и завертелись перед глазами. Фонарик снова упал и погас, погрузив подвал в могильную тьму. Ухватившись за ближайшую полку, Павел замер и тяжело задышал, привычно подкручивая громкость в Пуле, но даже при выключенном аппарате все равно бы почувствовал, как дрожит от шагов потолок. – Эй, там! – выкрикнул снова и ударил в стену. – Тут человек внизу! Кровь ударила волной, Павел упал на карачки и заелозил по грязному полу: где, где фонарь? В ладонь вошла длинная щепа. Павел сцепил зубы и застонал сквозь них, дрожа от ярости и бессилия. Щепку вытащил, тут же переломил надвое. Под колено что-то подкатилось, он машинально накрыл ладонью и ощутил ребристую металлическую поверхность. Щелкнул кнопкой, свет пыхнул и медным пятаком покатился по углам. – Дурак, дурак! – ругая самого себя, Павел обшаривал западню: тесные стены обступали со всех сторон, с потолка сыпался сор, лодыжка ныла. Он снова попробовал подняться, опираясь о полки. Наступил на обе ноги, но не вскрикнул, только выдул из ноздрей горячий воздух. Если стоять спокойно, можно терпеть. Главное не дергаться и не паниковать. Не впервой. – Дай только выбраться! – прохрипел Павел и выругался. Обтер фонарик о куртку, зажал между зубов, подтянулся, поднатужился и обеими ладонями уперся в доски над головой, как в гробовую крышку. Они загромыхали, подскакивая от ударов, но не поддались. – Ч-черт! – выцедил Павел и прислонился спиной к стене. – Я все равно… все равно выберусь… узнаю… не поздоровится! Фонарик подмигнул беспечным глазом, блеснул панцирем черный жучок и, выбравшись из щели, быстро-быстро побежал вниз. – Черт, – повторил Павел и обтер взмокшее лицо. Ори, не ори, а никого не дозовешься. Над Доброгостовым текла весенняя ночь, вдали перекатывался гром, лаяла соседская собака. Никто не услышит запертого в ловушке Павла, никто не придет. Разве что бабка Матрена спохватится, не получив плату за постой. Да еще Кирюха… – Кирю-ха-а! – во всю мочь заорал Павел и, собрав силы, обеими кулаками грохотнул в потолок. Доски подпрыгнули, что-то тренькнуло снаружи, сквозь щели потянуло дымком. Павел задышал через рот, обводя подвал лихорадочным взглядом. Пульс колотил в висках. Кровь ударит – и схлынет, ударит – и схлынет. В слуховом аппарате потрескивало неприятно, страшно. – Лю-ди! Сюда! И-эх! Подпрыгнул, ударил плечом, потом кулаками. Кожа – в кровь, лодыжку будто опустили в крутой кипяток, и из щелей меж досок ползли сизые дымные струйки. Павел окоченел. Какое-то время стоял, пошатываясь, хватаясь за воздух и обводя блуждающим взглядом полумрак: тот наливался сизым маревом, качался, туманно плыл. Все нестерпимее тянуло гарью, все отчетливее трещало в Пуле – не шум электрических помех, а отголосок пожара. Павел замотал головой и поднял ладони к ушам, и в то же время внутри черепа взревели гитарные рифы. Паника подожгла его изнутри, как сухой валежник. Глухо вскрикнув, Павел плечом врезался в полки. Трухлявое дерево хрустнуло, сорвалось с ржавых гвоздей. Фонарик закрутился под ногами, по-змеиному стреляя желтым языком. Подвал завертелся каруселью: свет – тьма, свет – тьма. Павел ударил в потолок еще. И еще раз! Доски трещали, шатались. Дым валил клубами, и где-то далеко-далеко – за стенами сарая, за городом, в другой жизни – неслась пожарная машина, хрипя и надрываясь сиреной. Задыхаясь и зажимая пальцами нос, Павел стянул куртку. Собачка цеплялась за ткань, рвала молнию. Руки тряслись, и Павел путался в рукавах. «Смерть! Смерть! Сме-ерть!» – ревели в голове басы. «Нет-нет-нет-нет!» – болезненным стуком отзывалось в груди. Ему казалось, что в кромешной темноте и дыму клокочет желтое пламя. Оно облизывало стены, растекалось вверх и в стороны, глодало доски, окрашивая их в уголь. Углем станет и Павел: мертвый брат, наконец, дотянулся до него через годы, и здесь, в Богом забытой деревне, пришел отплатить смертью за смерть. – Нет, нет! Он выполз из куртки, как змея из кожи. Почудилось, что наверху прокатился грохот и кто-то знакомым голосом, срываясь, закричал ему: – Дя-дя-а! Дядя Паша! Дымная лапа облепила лицо. Павел закашлялся – тяжело, муторно, до рвоты. Слюна потекла по подбородку, по щекам – слезы. Руки тряслись, обматывая куртку вокруг головы, и теперь окрик прозвучал глуше: – Дяд… Па-ша! Сюд… а! Ну! – Я здесь, здесь! – замычал Павел в пропитавшуюся дымом ткань. Он вскинул руки и слепо зашарил по стенам: дерево, дерево, труха, копоть… Горячие пальцы поймали его ладонь, сжали: – Скор… эй! Потянули на себя. Павел собрал остатки сил и прыгнул. Одной рукой ухватился за доски, второй – за плечо спасителя. Боль устремилась от лодыжки вверх. Павел зарычал по-звериному и рванулся снова. По спине царапнули чужие пальцы, сграбастали рубашку в горсть, дернули со всей силы. «Скорее! Скорее! Скорее!» Павел подтянулся на руках. Брючина зацепилась за ржавый гвоздь и треснула, где-то совсем рядом лопнуло стекло. Вскрикнув, оглушенный Павел повалился ничком и пополз, обтирая живот о дощатый пол. Кто-то помогал ему, причитал, тащил за куртку. Павел не слышал ничего, кроме гула огня и визгливых гитарных аккордов. Дым разъедал легкие, страх подгонял: «Скорей, скорей!» Подальше от искореженных машин, автострады, крови, дыма, погибших родителей и брата… – Дядя Паша! Ну твою-то маму! Живой? Его тормошили за плечи, пытались выпутать из куртки. Павел выдохнул и снова вздохнул – длинно, со свистом. Воздух все еще пах дымом, но уже не был столь едким и душным, мокрую спину оглаживал ночной ветер. – Ж-жи… – прохрипел Павел, сдернул куртку и зашелся в кашле, сплевывая желтую слюну и сгибаясь пополам. Легкие драло наждаком, глаза нещадно резало, и сквозь слезы Павел различил перепуганное лицо Кирюхи. – Ну, ляха-муха, слава те, Господи! – пробормотал пацан и размашисто перекрестился. – Ну, дядя, думал, конец тебе! Павел разогнулся и вытер рукавом лицо. Желтое зарево полыхало, растекаясь по крыше, жадно пожирая бурьян. Земля тряслась от топота ног, тряслась пожарная машина, трясся сам Павел. К дому старой Латки подтягивались люди, одинаково черные, будто вымазанные сажей. Визжала женщина: |