Онлайн книга «Чужие сны»
|
— Are you OK, guys? Something wrong? [13] В кадре появилось еще одно лицо — инструктора по дайвингу. Как его… Давыдову пришлось напрячься, чтобы вспомнить имя парня — его просто стерло из памяти. Руди? Или, кажется — Родни… — Nothing wrong, Rodney, I’am OK. Don’t worry about… [14] Родни был не просто озабочен, он был испуган до крайности — смуглая кожа посерела, глаза бегали. Утопить туриста в разгар сезона — еще то удовольствие. Он должен был идти на дайв вместе с подопечными, какими бы опытными те ни показались, а не прохлаждаться в лодке! Теперь инструктор пытался оценить размер ожидаемых неприятностей, который явно находился в прямой зависимости от полученных Денисом повреждений. — Ты вытащила меня? Карина закусила губу и кивнула. — Я что? Застрял? Или ударился головой? Давыдов потрогал гудящий затылок. Шишки не прощупывались, но в нескольких местах болело, и сильно. — Ты потерял сознание, — сказала Карина, и глаза ее наполнились слезами. — Плыл передо мной, потом у самого судна, выронил загубник и упал в трюм. Я не сразу поняла, что произошло. Думала — эйфория. — Это была не эйфория, — Денис снова заперхал, чувствуя во рту вкус желчи. — Я знаю. — Какая была глубина? — Больше тридцатки. Метров тридцать пять… — То-то я думаю, от чего у меня задница чешется! — На остановки времени не было, — Карина шмыгнула носом и снова вытерла натекшую ему на щеку кровь. — У тебя уже были полные легкие воды. Так что я тащила прямо наверх. — А как ты сама? Ничего не болит? — Бывало лучше… — Испугалась? — Как никогда в жизни! — Не помню, — просипел Давыдов, переворачиваясь на спину. — Ни хрена не помню! Как погружались — помню. Помню судно на дне. Мурену помню, как я ее снимал. А дальше — не помню. Ах, мать моя женщина, голова болит! Как же ты меня доперла, сердце мое? — На энтузиазме… — Свершилось чудо! — продекламировал Денис, копируя Карлсона. — Друг спас жизнь друга! С Карлсоном получилось еще хуже, чем с улыбкой. Он закрыл глаза, но солнце продолжало светить сквозь кожу век. Карина молча сидела рядом, держа мужа за руку. — Как ты думаешь, это давление? — спросил он чуть погодя. — Не знаю. — Приедем домой, схожу к врачу. — Обязательно. Ты уже не мальчик. — Я еще и не девочка, — сказал Денис, кривовато улыбаясь. — Могу показать. Он попытался сесть, но зашипел от боли. Зад чесался невероятно, теперь Давыдов понимал, что чувствует медведь, усевшийся на муравейник. — Успокойся, Ден, — Карина придержала его за плечи, помогая опереться спиной о надувной борт лодки. — Покажет он… Покажешь, если найдешь. Ты фотоаппарат уронил внизу, я за ним спущусь, ладно? Мне сейчас под воду врачами показано… — С удовольствием составил бы тебе компанию, но… увы… — Твое чувство юмора не утопить. — Ну почему не утопить? — резонно заметил Денис. — Можно! Но только вместе со мной… — Rodney, — сказала Карина, поворачиваясь к инструктору, — I need dive to bottom, we lost camera. — You can’t dive alone, — возмутился Родни. — You saw what’s happened… Карина покачала головой. — Someone need watch him, — приказала она. — I’ll be back as soon as possible, don’t care about me. I’ll find camera and go back, Rodney. It’s simple for me. Beliеve, I can do it. Инструктор вздохнул с тоской, но помог Карине надеть BCD. Усевшись на надувной борт, она натянула ласты, сунула в рот загубник и с переворотом спиной вперед ушла в воду. — Your wife is а really brave girl! — провожая Карину взглядом, сообщил Родни. — I know… [15]— отозвался Давыдов. Мир Зеро. Варшава. Ноябрь Снег в Варшаве валил вторые сутки. То, что их самолет сел в Шопене [16], походило на чудо. Полосу успели расчистить как раз между двумя снегопадами — утренним и вечерним. Рейс из Нью-Йорка приземлился в 19:30 по местному времени и ВПП тут же закрыли. Для начала ноября такая погода в Польше считалась аномальной — об этом говорили на всех новостных каналах, на каждом плазменном экране кто-то высказывал свое крайне компетентное мнение о климатических изменениях и о страшной судьбе, которая ждет человечество в самом ближайшем будущем. Все время, что Давыдовы стояли в очереди на пограничный контроль, по ТВ транслировали последствия метели — парализованные Аллеи Ерозалимски, машины, замерзающие на заснеженных проспектах, мигающие желтым светофоры, которые давно ничем не управляли. Набережные, снятые с верхней точки, напоминали реки, наполненные тревожными огнями. То там, то тут вспыхивали аварийные лампы, пульсировали синим проблесковые маяки спецмашин. Днем тоже мело, но в сравнении с тем, что началось вечером, можно было считать, что до того снега и не было. За огромными стеклами аэропортовских окон вздымались сугробы. Компактные снегоочистители ворчали, захлебываясь в коричневой каше, все быстрее и быстрее заполнявшей мостовые и тротуары под эстакадами. Снегоуборочные машины были бессильны. Люди — тоже. На столицу тяжелой белой грудью навалилась зима. Такси в город не ехали. Они вообще никуда не ехали — стояли в пробке. В центр можно было проехать только на танке или БТРе с отвалом. Стихия есть стихия. Когда на любой большой город за 24 часа выпадает двухмесячная норма осадков, происходящее в нем можно назвать только концом света. В Варшаве осталось работоспособным последнее и самое демократическое средство сообщения — метро. И Миша Курочкин, их куратор в польском издательстве «Прометей». Он ждал их возле своего громадного джипа (страсть к таким монстрам Курочкин сохранил со времен своей буйной молодости, протекавшей в громовых 90-х, когда он, по его словам, поддерживал движ, в результате которого и оказался в Польше без возможности вернуться на родину). |