Онлайн книга «Чужие сны»
|
Он снял с полки сумку с компьютером и, откинув крышку «мака», создал новый файл. Демиург, говоришь? Пишем будущее цивилизации, говоришь! Погоди! Сейчас мы тебе напишем! У этой истории было начало. Когда все началось? Наверное, тогда, на выставке, когда он впервые встретил Извечного. Человека с почтовым ящиком вместо рта. Пальцы помчались по клавиатуре в привычном темпе. Варшава. Международная книжная выставка. Стенд издательства «Прометей». Октябрь — Скажите, господин Давыдов, вы как писатель несете людям разумное, доброе, вечное? Молодая девчонка. Интересно, знает она, кто впервые сказал про «разумное, доброе, вечное»? Глаза умные, наверное, знает. Читала. — Можете говорить по-русски, — пошутил Денис. — Я все еще понимаю. Мир Зеро. Станция наблюдателей. Ноябрь — Позабавился? Тот, кого Давыдов называл Сергеем Борисовичем, сбросил с плеч длинное пальто, на котором еще таяли мелкие снежинки, и с видимым удовольствием уселся в чашу рабочего кресла. — Хороша забава, Люциус, — произнес он устало, ухватив со столика бокал с золотистой жидкостью. — Ты же знаешь, как я ненавижу поезда! Болит спина, я не спал всю ночь! Люциус повел ноздрями, словно принюхивающийся спаниель, и ухмыльнулся. Он казался полной противоположностью Сергею Борисовичу — невысокий, коренастый, рыжий, с растрепанной, горящей красным огнем копной на макушке и такими же огненными усами. Но вот улыбка делала этих двоих удивительно схожими — механическая, совершенно неискренняя, искусственная. Включил — выключил. Процесс, не эмоция. — Судя по запаху, пережить потрясения тебе помогала местная амброзия. И перестань плакаться! Я прекрасно знаю, что ты не нуждаешься во сне, Дэмиен! — Я нуждаюсь во сне, — возразил Сергей Борисович. — Физиологически, конечно, нет, а вот эстетически нуждаюсь. Он щелкнул пальцами и перед ним возник голографический экран — сотни и тысячи мелких картинок, которые двигались, загорались и угасали, повинуясь какому-то сложному ритму. Человеческий глаз, скорее всего, ничего бы не разобрал в этом мельтешении, а вот тот, кого звали Дэмиен, явно что-то видел. — Что ты ему рассказал? — спросил Люциус. — Правду, хотя и не всю… — Зачем? Ты же знаешь, мы давно перестали инициировать деформаторов. Это бессмысленно и опасно. — А если он действительно демиург? — Ты все еще в это веришь? — Послушай, Люциус, — Сергей Борисович развернулся к собеседнику вместе с креслом. — Я не верю в демиургов, я просто знаю, что они есть. — Были, — поправил Люциус. — В это я тоже верю. — Есть, — возразил Сергей Борисович. — Их полно. Но мы не знаем, как их искусственно, в подходящий момент инициировать. А этот оказался в нужном месте и в нужное время. Идеальное совпадение! Кем мы будем, если хотя бы не попробуем изменить конечный код? — Изменить конечный код можно только в теории! — Еще никогда Параллели не были в такой ситуации. Откуда взяться практике? Надо пробовать! — Ты — безнадежный оптимист… Рот-ящик растянулся и снова сложился в линию: — Странно слышать такое от тебя, Люциус. Зеленые глаза собеседника вперились в Сергея Борисовича из-под рыжих бровей. Взгляд был немигающим, как у удава. — У тебя слишком хорошая память, Дэмиен, — сказал он чуть погодя. — Слишком хорошая, даже для нас. Он помолчал, рассматривая что-то на своем экране, потом сказал тем же ровным и холодным, как лед на катке, голосом: — С твоим протеже все понятно, хотя ничего не понятно! А его жена? Она инициирована? — Естественно. Они попали под один и тот же луч. Но у нее другие таланты, не созидательные — она не демиург, она воительница. А воительница — это уже не наша епархия. Мы не можем помешать Абигору блюсти Равновесие. — Ты и ей все выложил? — Зачем? Она и сама ощущает себя оружием… Люциус задумчиво почесал веснушчатый нос: — Иногда я забываю, для чего мы это все делаем. Все эти наши эксперименты, пари, которые мы заключаем друг с другом, равновесное моделирование — вместо того, чтобы просто дожить и уйти с достоинством. Мы прожили очень долгую, практически бесконечную, по меркам этих существ, жизнь, мы пережили самих себя на сотни тысячелетий. Что бы мы ни делали теперь — это нас не излечит, просто продлит агонию. А в агонии нет достоинства, Дэмиен. Агония — это боль, мука и испражнение под себя. — А если излечит? Если эти простейшие не только болезнь, а и лекарство? — Сергей Борисович едва заметно пожал плечами. — Если демиург солжет, сфальшивит — ничего не получится! Но может и получиться! Среди нас демиургов нет, мы не способны к творчеству, Люциус. Эволюция лишила нас воображения и эмоций — так она понимала совершенный механизм познания мира. Мы заплатили творческой импотенцией за долголетие. Мы потребители, не способные на игру воображения. Но люди не такие! Если я ошибаюсь в них, мы не выиграем ни дня, помимо тех, что нам отведены. Но, поверь, Люциус, то, что нам осталось, мы все-таки проживем, а не просуществуем! А если я не ошибаюсь… Щель почтового ящика приоткрылась в улыбке. Включить — выключить. — В любом случае у нас не будет времени скучать! Мир Параллель-2. Ноябрь У Кирсаныча было растерянное выражение лица, совершенно ему не свойственное в обычной жизни. В сочетании с лиловыми кровоподтеками, заполнившими впадины глазниц, и багровым вспухшим рубцом шва на шишковатом черепе оно смотрелось неуместно. Давыдова знала, что Кирсанов по пустякам не паникует — не тот человек, значит, произошло что-то из ряда вон… — Ты не можешь прыгать, Кира, — выдавил он из себя, и откашлялся, словно крошки забили ему горло. Кира, не спрашивая разрешения, повернула лэптоп к себе. В другое время Алексей Гаврилович возмутился бы таким нарушением субординации и пресек неуважительные действия, а сейчас даже внимания не обратил: охлопал себя по карманам в поисках сигарет, хотя курить бросил еще пять лет назад, ничего не нашел и сел, разглядывая свои широкие костлявые кисти. В расчетах перехода Давыдова не понимала почти ничего — тут кто на что учился! — но как выглядит плановая кривая джампа, представляла себе хорошо. Не так, как график на экране, совсем не так. Ни петли возврата, ни «посадочной площадки» в конце, какой-то странный хвостик, похожий на поросячий. — Ошибка? — спросила Кира, недоверчиво разглядывая картинку. Алексей Гаврилович вздохнул и покачал головой. |