Онлайн книга «Наблюдательный отряд»
|
Гайлис недоверчиво посмотрел на Лабрюйера. – Это что же, все судебные процессы заново проведут? Крутит господин что-то… – Нет, все – не станут, а именно Краузе велено разоблачить. Он напакостил одному человеку, а тот человек теперь в столице довольно высоко забрался. Вот и вспомнил, по чьей милости он три года тюремную баланду хлебал. Но это между нами… Не впервые приходилось Лабрюйеру изобретать понятное простым людям вранье. Справедливость, которая восстанавливается таким способом, обывателю близка и выглядит достоверно. – Это хорошо, – согласился Гайлис. – Давно пора. Тут-то у него все куплено… – Так могу я побеседовать с вашей уважаемой супругой? – Только чтобы никаких бумажек. Господин из столицы приехал и в столицу вернется, а нам тут жить. – Да здешний я. Просто выполняю важное задание. Очень важное. – Ну, тогда… Ладно. На углу Венденской и Покровской сгоревший дом стоит, все никак не разберут. За ним – другой, деревянный, два крыльца на улицу. Потом – забор, потом наш дом. Скажите Анне – муж позволил. Она у меня тихая, без меня ничего не решает. Анна Гайлис действительно оказалась тихой маленькой женщиной, возрастом – за тридцать, этакой хозяюшкой, вся жизнь которой соответствует немецкой формуле: дети, кухня, церковь. За ее длинную юбку держались двое малышей, третий должен был появиться на свет месяца через два. – Да, я служила у Краузе, – сказала Анна. – При мне о многом говорили. Я его очень боялась, поэтому не пошла в полицию. Я только соседкам рассказала… – Правильно сделали, что рассказали, – одобрил Анну Лабрюйер. – Итак, Краузе написал ложный донос на троих человек. Это были… – Гутер, лавочник, и Крюгер, у него была столярная мастерская. Краузе был им деньги должен. И господин Энгельгардт. Очень хороший господин, очень вежливый, образованный, я его так жалела… Я думала – потом, когда беспорядки кончились и бунтовщиков судили, моего хозяина тоже как-то накажут. Не наказали… наоборот… – Что – наоборот, госпожа Гайлис? – Похвалили. За то, что был свидетелем на процессе. А что он там наговорил – я не знаю, я знаю только, что донос он передал через племянника, у него племянник был – студент, дружил с этими убийцами, все время там, у них на Романовской, сидел… – Как звали племянника? – Эрнест Ламберт. Там, в комитете, и актеры были. А потом, когда беспорядки кончились, одни за границу убежали, другие где-то спрятались. Краузе выступил свидетелем, сказал: «Я напротив жил, я их всех видел, я помню, как кого звали». И несколько человек осудили, отправили в Сибирь, на каторгу. А он соврал судьям, я это точно знаю. Он хозяйке говорил: «Зачем портить жизнь молодым людям из хороших семей, я их сейчас не выдам – они меня отблагодарят». Хозяйка сказала: «Но ведь кого-то ты должен назвать». А он ей: «Я уж знаю, кого назвать! Есть пара молодчиков, которые туда заглядывали, вот им мы и выпишем билет в Сибирь. Все равно остальные свидетели уже на том свете». – Имени Фридрих Ротман он не называл? – Нет, я такого имени не помню. Так мне было плохо, не могла там больше оставаться, и уходить страшно… и некуда было уходить… Ну, кто я? Прислуга! В лавку продавщицей не возьмут, туда хорошеньких берут… В прачки – сама не хотела… К модистке можно было устроиться, так пока я думала, она другую помощницу взяла. Меня сапожник Балтвилк замуж звал, а мне так не хотелось… А потом я в свободный вечер пошла к крестной, она меня с Густавом познакомила, сказала: «Вот за этого выходи, этот тебя в обиду не даст». И он меня через месяц оттуда, от Краузе, и забрал, так с хозяином ругался – я думала, убьют друг друга. До свадьбы я у крестной пожила, потом мы тут поселились. Вот, детки родились… – Детки у вас замечательные. Значит, ложное свидетельство… А кого он выгораживал? – Я не помню. У меня на фамилии память плохая, – призналась Анна Гайлис. – А на что хорошая память? Анна улыбнулась. – Я вещи помню. Спросите, какая кофточка была на крестной, когда нас с Густом венчали, – расскажу… – Тогда расскажите про Хуго Энгельгардта. Как он одевался, какую трость имел, какую шляпу носил, – попросил Лабрюйер. – Очень, очень хороший был господин, одевался прекрасно. Хозяйкин дядюшка. У него своих детей не было, он на хозяйку завещание написал, а потом она забеспокоилась – не собрался бы жениться. – Да, он ведь был еще нестарый. – Сорок восемь ему, кажется, было. Мужчина в сорок восемь еще нестарый. Хозяйка его на улице с дамой встретила. Дама была такая… по возрасту подходящая… – Теперь ясно, почему и на него донесли. Чем он занимался? – У него доход был, от денег в банке, – попросту объяснила Анна. – Он старые книги собирал, очень хорошо в них разбирался. – Скажите, госпожа Гайлис, а если бы он тогда остался жив? Если бы после расстрела уцелел? Как вы думаете, куда бы он пошел? – Пошел?! – Были ведь у него какие-то друзья, приятели?.. – Были, наверно. Такие же образованные господа. Он у одного старичка книги покупал. Как-то пришел к хозяйке, похвастался: вот, говорит, молитвеннику лет двести, а как хорошо сохранился. Больше Анна Гайлис ничего важного припомнить не смогла. По дороге в «фотографию» Лабрюйер думал, у кого бы узнать о старичках, торгующих древними молитвенниками. Может, дедушки и на свете давно нет… В фотографическом заведении он обнаружил Яна и Пичу. Пича горел желанием донести о своей миссии. – Я нашел лодку, которая называется «Лизетта», – сказал он. – Она стоит на дворе у Екаба Витиня, она там всегда зимует. Там спуск к Зунду и сделана лебедка, чтобы ее втаскивать и опускать. – Молодец, Пича! – похвалил Лабрюйер. – Ты сам ее видел, или тебе рассказали? – Мне Матис Витинь рассказал за три копейки. Он все про эту лодку знает, он вместе с господами даже в залив выходил. Они его учили ходить под парусом. – Он, наверно, уже большой парень, – предположил Лабрюйер. – Ему четырнадцать исполнилось. Он хочет получить работу в яхтклубе. Если он станет хорошим матросом, его будут нанимать в экипаж. Господа всегда нанимают матросов, когда выходят из залива в море. – И на «Лизетте» тоже выходили в море? – Да, и на Готланд ходили, и в Ревель, и в Гельсингфорс, и даже в Петербург, но это давно, Матис еще был маленький. Его не взяли. Теперь-то, конечно, взяли бы, он уже много умеет. Видно было невооруженным глазом – городской ребенок Пича отчаянно завидует островитянину Матису, который летом не просто плавает в реке и катается на лодках, а выходит на яхте в залив. – Знаешь что я тебе скажу? Этот Матис просто задирает нос. Может, он один только раз и плавал с господами, а тебе наговорил – будто вообще с яхты не слезает. Видит, что ты человек сухопутный, ну и распустил хвост, как павлин. Ты же видел павлина в зоологическом саду? Ну, примерно так. |