Книга Сальватор. Том 2, страница 14 – Александр Дюма

Назавтра или, может быть, через день капитан должен был подписать купчую у нотариуса и на следующей неделе устроить новоселье.

Петрус искренне поздравил капитана.

– Ах, крестник! Похоже, ты рад моему переезду? – заметил моряк.

– Я? Напротив! – возразил Петрус. – В доказательство предлагаю вам оставить за собой квартиру в моем доме в качестве загородной резиденции.

– Не откажусь! – обрадовался капитан. – Но при одном условии: я сам буду платить за эту квартиру и о цене тоже договорюсь сам.

Предложение было принято. Трое друзей собирались вместе поужинать. Жан Робер и Людовик пришли в пять часов.

Людовик был печален: от Розочки не поступало никаких новостей. Сальватор появился дома на минуту: успокоил Фраголу и сообщил, что его нужно ждать лишь на следующий день к вечеру или даже через день.

Желая развлечь Людовика, в котором капитан принимал живейшее участие, он предложил поужинать у Легриеля в СенКлу. Людовик и Петрус поедут туда в коляске, а Жар Робер и капитан – верхом.

В шесть часов они отправились в путь. Без четверти семь четверо посетителей заняли отдельный кабинет в заведении Легриеля.

В ресторане собралось много народу. В соседнем кабинете с тем, где устроились наши герои, было особенно шумно: оттуда доносились громкая речь и веселый смех.

Сначала четверо приятелей не обращали на это внимания.

Они были голодны, и звон посуды почти заглушал голоса и смех.

Но вскоре Людовик прислушался.

Вероятно, он и в самом деле был самым невеселым среди своих товарищей.

– Я узнаю голос, вернее, оба голоса! – сказал он.

– Уж не принадлежит ли один из них пленительной Розочке? – полюбопытствовал капитан.

– К сожалению, нет, – вздохнул Людовик. – Этот голос веселее, но не такой чистый.

– Кто же это? – спросил Петрус.

Взрыв хохота, прогремевший на все лады, ворвался в кабинет наших героев.

К слову сказать, стенки между кабинетами были не толще ширмы и убирались в дни больших празднеств.

– Во всяком случае, смех искренний, за это я ручаюсь, – вставил Жан Робер.

– Ты ничем не рискуешь, дорогой друг, потому что женщины, сидящие в соседнем кабинете, – это принцесса Ванврская и графиня Валёк.

– Шант-Лила? – в один голос подхватили Жан Робер и Петрус.

– Она самая. Да вы послушайте!

– Господа! – смутился Жан Робер. – Разве прилично подслушивать, что происходит в соседней комнате?

– Черт побери! – вскричал Петрус. – Раз там говорят достаточно громко, чтобы мы услышали, значит, у тех, кто говорит, секретов нет.

– Справедливо, крестник, – одобрил Пьер Берто, – у меня на этот счет существует теория, в точности совпадающая с твоей. Однако помимо двух женских голосов мне почудился еще мужской.

– Как известно, дорогой капитан, – сказал Жан Робер, – у каждого голоса есть эхо. И, как правило, женскому голосу эхом вторит мужской, а мужскому – женский.

– Раз уж ты такой мастер распознавать голоса, может, ты знаешь, кто этот мужчина? – спросил Петрус у Людовика.

– Кажется, я смогу так же безошибочно определить кавалера, как и дам, да и у вас, если хорошенько прислушаетесь, не останется на этот счет сомнений, – отозвался Людовик.

Молодые люди насторожились.

– Позволь с тобой не согласиться, но самым вежливым образом, каким только можно, принцесса, – говорил один голос.

– Клянусь тебе, это чистая правда, накажи меня Бог!

– Какая мне разница, правда это или нет, если это совершенно неправдоподобно! Пусть лучше будет ложь, но правдоподобная, и я тебе поверю.

– Спроси лучше у Пакерет, и сам увидишь.

– Подумаешь, ручательство! Софи Арну отвечает за графиню Дюбарри! Графиня Валёк отвечает за принцессу Ванврскую!

Пакерет – за Шант-Лила!

– Слышите? – обрадовался Людовик.

– Мы по-прежнему любим петарды, господин Камилл? – спросила Шант-Лила.

– Больше чем когда-либо, принцесса! На сей раз у меня была причина: я устроил целый фейерверк в честь вашего особняка на улице Брюийер, четверки рыжих лошадей с подпалинами и ваших вишневых жокеев, и все это – даром.

– И не говори! У меня такое впечатление, что он ищет девушек, получивших награду за добродетель, и намерен увенчать меня короной.

– Нет, он тебя приберегает, возможно, для брака.

– Дурак! Он женат!

– Фи, принцесса! Жить с женатым мужчиной! Это безнравственно.

– А вы-то сами?

– Ну, я так немножечко женат! И потом, я с тобой не живу!

– Нет, вы со мной ужинаете, только и всего. Ах, господин Камилл, лучше бы вы женились на бедняжке Кармелите или написали ей вовремя, что больше не любите ее. Она вышла бы замуж за господина Коломбана и сегодня не ходила бы в трауре.

И Шант-Лила тяжело вздохнула.

– Какого черта! Как я мог это предвидеть? – возмутился легкомысленный креолец. – Мужчина ухаживает за женщиной, становится ее любовником, но не обязан на ней за это жениться!

– Чудовище! – ужаснулась графиня Валёк.

– Я не брал Кармелиту силой, – продолжал молодой человек, – как, впрочем, и тебя, Шант-Лила. Скажи откровенно, разве я взял тебя силой?

– Ах, господин Камилл, не сравнивайте нас: мадемуазель Кармелита – порядочная девушка.

– А ты – нет?

– Я просто добрая девушка.

– Да, ты права: добрая, превосходная!

– Да если бы я тогда не упала со своего осла на траву и не лишилась чувств, еще неизвестно, как все обернулось бы.

– А банкир?

– С банкиром вообще ничего не было.

– Опять ты за свое… Знаешь, мудрец Соломон сказал, что только три вещи в мире не оставляют следов: птица в воздухе, змея на камне и…

– Знаю! – перебила его Шант-Лила. – При всем вашем уме вы дурак, господин Камилл де Розан. Я гораздо больше люблю своего банкира, который дал мне сто тысяч франков, чем вас, ничего мне не давшего.

– Как это – ничего, неблагодарная?!.. А мое сердце? Это, по-твоему, ничего не значит?

– О, ваше сердце! – сказала Шант-Лила и вскочила, оттолкнув стул. – Оно похоже на картонного цыпленка, которого подают, как я видела третьего дня, в театре у заставы Сен-Мартен:

цыпленка подают на всех спектаклях, но никто его не ест. Ну-ка спросите, готов ли мой экипаж.

Камилл позвонил.

Прибежал лакей.

– Подайте счет, – приказал креолец, – и узнайте, готова ли карета ее высочества.