Книга Париж в настоящем времени, страница 96 – Марк Хелприн

– Опустите стекло! – приказал Дювалье.

Нерваль уставился на него и не пошевелился.

– Зачем? – спросил он так тихо, что Дювалье понял, что́ он сказал, лишь потому, что прочитал это слово по губам.

Дювалье рывком распахнул дверцу «пежо»:

– Вы кто, черт побери, такой?

– Я, – последовал царственный ответ, – Дэмиен Нерваль, следователь. А вот кто вы? – Казалось, он продолжает ухмыляться, но не потому, что ему так хотелось, а потому, что так устроено было его лицо.

Дювалье показал удостоверение.

– Я, – произнес он, передразнивая Нерваля, – Дювалье Саиди-Сиф, флик. И если не хотите, чтобы вас арестовали, то вы немедленно расскажете мне, чем это вы тут занимаетесь.

– Арестовали за что? – спросил Нерваль, хохотнув.

– За препятствие расследованию. У вас десять секунд, чтобы убраться отсюда.

– У меня? Вы его тоже расследуете?

– Кого?

– Лакура, – ответил Нерваль. – И в чем же вы его подозреваете?

– Это не ваше дело, – сказал ему Дювалье. – А вот что расследуете вы?

– Я первый спросил.

– Выходите из машины.

– Хорошо, хорошо, – нарушения при покупке страхового полиса.

– Правда? – сказал Дювалье. – Это потрясающе, но у нас приоритет. Сейчас вы уедете, и если я увижу вас снова, то уж вам точно посчастливится попасть под арест, понятно?

– Нет-нет-нет, – возразил Нерваль, – вы не понимаете. Мой работодатель… ну, я ничего не стану говорить. Уж поверьте, вы не сможете воспрепятствовать нашему расследованию.

– Нет-нет-нет-нет, – эхом отозвался Дювалье, помахивая пальцем перед носом Нерваля. – Мой работодатель… ну, я скажу одно: ему не нужно давать взятки, торговаться или просить одолжения, потому что он – народ Франции. Понимаете? Помните Бастилию? Да? Отлично! Проваливай нафиг!

– Мы еще посмотрим, – сказал Нерваль, заводя мотор. – Посмотрим, что скажет министр. Уверен, именно он ваш работодатель, хотя он настолько выше по рангу, что наверняка никогда и не слыхал о вас.

– Он тоже может валить нафиг, – сказал Арно.

Нерваль попытался закрыть дверцу, но Дювалье ее задержал, выволок Нерваля из машины, прижал к задней дверце и ударил его кулаком в лицо – и вполовину не так сильно, как мог бы.

– Передай от меня министру это сообщение. И если я еще раз тебя увижу, то пристрелю. – И он впихнул наконец-то утратившего лоск и спесь Нерваля обратно в машину.

После того как «пежо», визжа тормозами, рванул по улице, Арно поинтересовался восхищенно:

– Вот как это делается в Марселе?

– Ага.

– Я слыхал.

– Приходится.

* * *

Уже стемнело, время шло к ужину, все проголодались, когда посетители оторвали его от сочинения музыки, и Жюлю пришлось принять их в своей квартире, а не в кабинете Шимански. Но ему было все равно, потому что поцелуй Элоди его не отпускал.

Они подумали, что он блаженный святой, потому что в этот редкостный момент вид у него был просветленный, как у тибетского монаха. Жюль предложил им еду и напитки. Арно и Дювалье вежливо отказались. Он объяснил им, что выстроил эту студию, чтобы иметь место для уединения. Не хотят ли они пойти наверх? Нет, сказали они, это не обязательно. Детективы чувствовали какой-то подвох, потому что он и соответствовал профилю, и нет. Они уже исключили почти всех остальных членов гребного клуба. Конечно, это только усилило подозрения, хотя и не должно было.

– Мы расследуем происшествие, – сообщил Арно, – и хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Ну конечно, а что за происшествие?

– Мы вернемся к нему чуть позже.

– Это несколько странно.

– А мы зайдем издалека, – объявил Дювалье.

– Ну, издалека так издалека, – ответил Жюль. – У меня куча свободного времени – весь вечер. И весь день. Что пожелаете. Поужинаем, сыграем в боулинг.

Он ликовал.

– У вас счастливый вид.

Жюль засмеялся.

– Девушка?

– Вы видели?

– Да, она молода для вас.

– Ужасно молода, – согласился Жюль. – Невозможно. Немыслимо. И это происходит со мной сейчас, когда жизнь должна уже угомониться.

– Вы не пойдете дальше? – спросил Дювалье. – Я видел ее. Я бы не удержался.

– Я бы тоже, но она на полвека моложе меня. Это безумие. Я действительно люблю ее, но не знаю, чувствует ли она ко мне хоть что-нибудь, кроме любопытства и уважения, а может, кто знает – жалости?

– Люди каждый день заходят еще дальше.

– Это вы о стодвадцатилетнем старике, женившемся на двадцатилетней женщине? Я не такой дурак.

– Ну, в вашем случае разница всего каких-то пятьдесят лет. Что вы теряете? – спросил Дювалье.

Всем стало смешно, особенно Жюлю, который обладал более развитым чувством юмора, чем его гости.

– Послушайте, есть два способа встретить смерть.

– Смерть? – переспросил Дювалье.

Одного этого было достаточно, чтобы полицейский навострил уши.

– Я потерял сознание в поезде и лежал там полумертвый до тех пор, пока много остановок спустя кто-то не заподозрил, что я не пьян. Это было на Лионском вокзале, очень удобно – до больницы рукой подать. Если бы я доехал до конечной, то умер бы. Моя болезнь называется аневризма базилярной артерии, и я могу умереть в любой момент. Видели парня с камерой на улице? Внезапно за мной начали следить, потому что я купил страховку как раз перед тем, как это случилось.

– Он больше не следит.

– Вы его встретили?

– Встретили и… проводили.

– Ого!

– Итак, девушка. Вы расстанетесь с ней?

– Да. Безумие любить ее, но я люблю. Все-таки я знаю, что должен умереть, смерть уже совсем рядом со мной, можно либо обесценить все прекрасное, чтобы потом ни о чем не жалеть, либо можно познать его на расстоянии.

– Что значит «познать на расстоянии»?

– Издалека вам не нужно что-то отвергать или обесценивать, чтобы защитить себя. Стоит вам достичь дистанции, и тогда то, что вы могли предать из страха утраты, останется с виду таким же дружелюбным, любящим, но подернется мягкой дымкой, станет все более безмолвным. Жизнь отступит постепенно, пока все, что было ярким и захватывающим, как город, на который смотришь издалека, а шум ветра и транспорта превратится в чуть слышное шипение. И ты ускользаешь прочь без боли, все еще любя. Она в том ярком мире, который мне придется покинуть.

Дювалье и Арно не знали, что и сказать, но у них был мысленный список вопросов, и они его придерживались.