Книга Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной, страница 45 – Юлия Вознесенская

— Очень! В тюремной камере солнца не было: там я научилась ценить каждый солнечный зайчик.

— Вас держали в камере без окон?

— На окне были железные жалюзи, не пропускающие солнца…

— Вместо решеток?

— Нет, решетка тоже была.

— Так для чего жалюзи?

— Дополнительная кара, надо полагать — чтобы заключенные не могли смотреть на белый свет.

— Понятно. Это было, конечно, в советской тюрьме?

— Где же еще?

— Ну, мало ли… Наш мир велик, и тюрем в нем хватает. Однако какое злодейство — лишать заключенных света! Нет, в германских тюрьмах вы не встретите подобного издевательства: там камеры светлые, просторные, со всеми удобствами, даже с телевизорами. И запираются только на ночь.

— Надо же, как интересно…

Подошла официантка.

— Что будут заказывать дамы?

— Не хотите ли выпить пива или вина? — спросила Апраксина. — Впрочем, здешнее пиво не идет ни в какое сравнение с баварским, а вот австрийские светлые вина очень хороши, рекомендую.

— Нет, никакого алкоголя! — сказала Юрикова и попросила официантку: — Принесите мне, пожалуйста, кофе и минеральную воду!

— А для меня бокал сухого белого, пожалуйста! Между прочим, вы напрасно пьете кофе в это время суток. Спать не будете.

— Так и так не буду, — усмехнулась Анна.

В ожидании заказа обе молчали, рассеянно поглядывая на проходивших по бульвару прохожих. Каштан изредка ронял бело-розовые цветки на темную деревянную столешницу. Где-то шарманка наигрывала штраусовский вальс, над головами переговаривались горлинки.

Принесли заказ. Апраксина подняла свой бокал и одним глазом посмотрела на Юрикову сквозь золотистую жидкость.

— Ваше здоровье!

— Прозит! — ответила та, подняв бокал с минералкой и тоже глянув на Апраксину сквозь прозрачное стекло.

— Какой чудесный денек, не правда ли, госпожа Рюрикова… Простите, Юрикова.

— Между прочим, у нас в семье существует легенда, что до революции мы и вправду звались Рюриковыми, и мой дед сменил фамилию во избежание неприятностей.

— Весьма не лишняя предусмотрительность.

— А вы действительно из тех самых Апраксиных?

— Определенно из тех. А по материнской линии я из Воронцовых-Галицыных.

— И с такой родословной — служить в немецкой полиции!

— Так я же не во время войны начала в ней служить.

— А где вы были во время войны?

— Я жила в тихом местечке Франции, но тоже воевала с фашистами: я участвовала в Сопротивлении.

— О!

— По крайней мере, сама я считала именно так. Мы с тетушкой жили в маленькой деревушке на берегу Ла-Манша в Нормандии, неподалеку от Фекана. У нас там был загородный дом, и в нем устроили что-то вроде больницы для партизан- маки: они ведь не могли обращаться в обычные больницы с огнестрельными ранениями. У нас был свой врач, две сестры милосердия и кухарка.

— И вы им помогали?

— Да, в перевязочной и на кухне.

— Так что же вас заставило после войны сотрудничать с немецкой полицией?

— Сразу после войны сотрудничала с немецкой полицией не я, а моя тетушка, я тогда была совсем девчонкой.

— А ее что привело из Сопротивления в полицию?

— Желание помочь соотечественникам. Их была целая группа эмигрантов, как теперь говорят, первой волны, спасавших русских «ди пи» от выдачи советам.

— И удавалось им обмануть НКВД?

— Обычно удавалось. Гораздо труднее было организовать для спасенных выезд из Германии в Южную Америку — в Бразилию, Чили и Аргентину: больше их никто не брал, бывшие союзники ходили по струнке перед «дядей Джо».

— И никто из вас не попался?

— Попалась вся группа: кто-то донес, и нам пришлось бежать с последним транспортом в Бразилию.

— Нам?

— Ну да, я тоже должна была бежать вместе с тетушкой.

— А почему вы не уехали во Францию, ведь у вас же там был свой дом?

— Во Франции тогда было так же опасно, как в Германии. Советские агенты частенько хватали белых эмигрантов, чтобы пополнить списки возвращенцев.

— У вас была бурная юность, как я посмотрю.

— Мне, знаете ли, и сейчас не скучно.

— Соотечественники скучать не дают?

— Вот именно. Так поговорим о деле?

— О каком деле?

— О криминальном, естественно, — пожала плечами Апраксина.

— Это что — допрос?

— Если хотите, допрос в дружественной и непринужденной обстановке.

— А если я не стану вам отвечать?

— Воля ваша. Я, правда, люблю даже самые официальные разговоры вести со всем возможным комфортом: ну, хотя бы вот так, сидя на мягком вечернем солнышке под цветущим каштаном, попивая приятное винцо. Кстати, я угощаю — подобные расходы нам возмещаются.

— Как удобно.

— Очень! Но, может быть, вы предпочитаете более официальную обстановку?

— Вы мне угрожаете?

— Просто предоставляю выбор. А вы, пользуясь правом подозреваемой…

— Уж не подозреваете ли вы меня в убийстве Натальи Каменевой? — вспыхнула Юрикова и резко опустила на стол пустой бокал.

— Госпожа Рюрикова…

— Юрикова!

— Госпожа Юрикова, вы ведь неглупая женщина: посудите сами, а кого мы еще можем подозревать в первую очередь, как не вас с господином Каменевым?

— Ах, ну да, конечно! Особенно после того, как вы подслушали наш разговор на Главном вокзале.

— Вот именно. Хотя есть и другие улики…

— Ну, ладно, меня, положим, можно подозревать в желании избавиться от соперницы, но Константина! Это, уж извините, полная ерунда.

— Да отчего же ерунда, помилуйте? Некоторые мужья предпочитают криминальный развод юридическому.

— Константин Каменев, да будет вам известно, не то что убить — он и ударить человека не способен!

— А женщину?

— Что — «женщину»?

— Женщину Каменев ударить способен?

Анна скосила глаза в сторону.

— Так способен или нет?

— Ну, Каменев, знаете ли, не из дворян… Но все это глупости! Наталья покончила с собой, и это всем очевидно. И я ее понимаю: она была больше не в силах ждать, пока Каменев придет, наконец, к какому-то определенному решению. Боже, как я ее понимаю!

— Вы хотите сказать, что на ее месте вы тоже могли бы разбить этот треугольник таким вот способом?