Книга Колдовская метка, страница 24 – Дэн Патрик

Сребротуман всю дорогу молчал. С каждым его шагом в воздух поднималась пыль, сгорая в мимолётных вспышках серебристого света и окружая служителя мерцающей дымкой. Ну как не восторгаться столь чудной картиной? От жара его пламени Стейнер вспотел.

– Неужели не больно? – не удержался Стейнер. – Жар, я имею в виду.

Зоркий повернулся, и Стейнер увидел собственное искажённое, глуповатое отражение в серебряной маске Сребротумана.

Привык.

Слова явились из ниоткуда – даже шёпотом не назвать.

Может, показалось? Разве Зоркий говорил?

Приёмная возле кабинета Матриарха-Комиссара представляла собой помещение без окон и убранства. В каждом углу на подставке из красного дерева стоял фонарь с алыми стеклами и символами Империи, отчего стены казались залитыми кровью. У Стейнера пересохло горло, и он невольно сглотнул, а затем сжал кулаки – скорее, чтобы сохранить пальцы в тепле, чем от страха или волнения. Дверь с обеих сторон охраняли имперцы: ноги расставлены, в руках – булавы. Предупреждений от них не дождёшься. Сделал глупость – забили до смерти. Сребротуман собрался уходить, но Стейнер вдруг обратился к нему:

– Это же не настоящее имя – Сребротуман.

Вновь в голове Стейнера вспыхнули слова:

Нет, прозвище. Дети дали много лет назад. Я отрёкся от настоящего имени вместе с прежней жизнью.

– А у других Зорких? У них тоже есть прозвища?

Ширинова называют «Спиноломом», правда, только за глаза. Фельгенхауэр – «Кремнеокая», ну а Хигир…

– Может, «Свеча покойника» или «Мертвосвет», – предположил Стейнер.

Ты не так глуп, как кажешься.

Сребротуман склонил голову.

Жди здесь.

Зоркий в зеркальной маске отошёл, оставив Стейнера в компании четырёх солдат. Ожидание длилось недолго: Матриарх-Комиссар ворвалась в кабинет в сопровождении Ширинова, который старался ковылять быстрее, громко стуча тростью по каменному полу. Хигир остался снаружи в окружении бледно-жёлтых языков пламени.

– Это неслыханно! – возмутился Ширинов, как только Матриарх-Комиссар вошла в кабинет. – Откуда мне было знать, что крестьяне имеют доступ к подобным артефактам?

– Потому что ты – Зоркий! – отчитывала его Фельгенхауэр. – Предполагается, что ты будешь зреть в оба! Аура, которую излучает зачарованный предмет, отличается от колдовской метки!

Женщина захлопнула дверь, оставив Стейнера в приёмной с четырьмя солдатами и Хигиром. Закрытая дверь не имела значения: гневный голос иерарха отчётливо доносился сквозь толстое дерево, при том что Фельгенхауэр едва было слышно.

Стейнер глянул на солдат, словно покрытых румянцем в свете фонаря. Один лишь Хигир выделялся на фоне бесконечного красного цвета.

– А почему вас не позвали?

– Я не обладаю подобным даром, – ответил иерарх.

– Даром?

– Не вижу колдовскую метку, – объяснил Зоркий. – Я усердно служу Империи, но в деле обнаружения меток бесполезен.

Грустная, изрытая бороздами бронзовая маска склонилась, освещённая призрачным светом пламени.

– Зачем вас отправили в Циндерфел, ежели метку не видите?

– Циндерфел не представлял для меня интереса – были дела в другом месте.

Стейнер догадался, что его отправили расследовать убийство Зорких в Хельвике.

Хигир собирался продолжить, но очередной крик за дверью кабинета вынудил его придержать язык за зубами.

– Бросим его в море! – завопил Ширинов.

Юноша выпрямился, с тревогой глядя на второго иерарха.

– Это ваша оплошность, – возразила Матриарх-Комиссар, открывая дверь. – И это вас следует выбросить в гавань!

– Что теперь будет? – прошептал Стейнер.

– Времени предостаточно, чтобы решить, – подметил Хигир. – На Владибогдане спешить некуда.

– Долой с моих глаз! – взревела Матриарх-Комиссар.

– Мальчишка ещё доставит хлопот, помяните моё слово!

Ширинов вышел, хромая, стараясь держаться достойно. Приложив руку к рёбрам, куда Стейнер нанёс удар, Зоркий подошёл к нему и так близко склонил улыбчивое серебристое лицо, что юноша отпрянул.

– Это всего лишь неряшливый мальчишка из Циндерфела. Кого волнует, жив он или мёртв?

– Чем ты занимался в Циндерфеле, дитя? – полюбопытствовала Фельгенхауэр из-за двери.

– Учился на кузнеца.

– Вот и ответ. – Матриарх-Комиссар скрестила руки. – Нам не хватает рабочей силы. Он может работать в кузнице с Энхтуйей.

– Беспрецедентно, – буркнул Зоркий. – Я доложу Верховному Патриарху в Хлыстбурге, и даже друзья на Архивовом острове вам не помогут.

– Делайте, что хотите, Ширинов, – ответила Фельгенхауэр равнодушным тоном. – Это ваш провал, а я разгребаю последствия. И вам, кстати говоря, ещё предстоит с ними столкнуться.

Сутулый иерарх что-то промямлил за улыбающейся маской, а затем побрёл прочь, едва волоча ноги. Хигир его догнал, и они принялись тихо совещаться.

– Мальчик, – тихо позвала Матриарх-Комиссар. – Зайди в кабинет.

Солдаты шагнули вперёд, но рука Фельгенхауэр их остановила.

– Думаю, справиться с ребёнком труда не составит. Без башмаков и молота он не страшен.

Солдаты отступили, но булав не выпустили. Стейнер проскользнул в кабинет, где Матриарх-Комиссар указала на кресло – тяжёлый деревянный каркас, покрытый гладкой кожей. Мальчик опустился на сиденье, и стоило напряжению спасть, волна усталости в один миг дала о себе знать.

Книжные шкафы пестрили аккуратно расставленными томами в кожаных переплётах. Книг здесь оказалось больше, чем в школе в Циндерфеле, хотя у Стейнера они не вызывали особого интереса. Глядя на окружающую обстановку, судить о характере и личных предпочтениях хозяйки не представлялось возможным: доски пола не покрывал ковёр – столь популярный предмет убранства среди людей Сольминдренской империи и Нордвласта; на белёных стенах не висели картины. Центром кабинета являлась сама Матриарх-Комиссар, восседающая в кресле за массивным деревянным столом. Юноша тотчас склонил голову, стараясь укрыться от тяжёлого взгляда.

– Что ж, в эффектности появления тебе не откажешь, Стейнер Эрдаль Вартиаинен. Крестьянин, который прибыл на остров с этим. – Фельгенхауэр подняла башмаки. – Я уже молчу о том, что ты в первый же день напал на Зоркого.

Она с почтением выложила на стол кувалду, как бы поступил отец с законченным изделием. Ничего не осталось от властной женщины, которую он встретил на площади академии.

– Обычно ученики восстают спустя год-другой.

– Ширинов причинил Максиму боль. Кстати о Максиме, он?..