Онлайн книга «Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ»
|
Было очевидно: ей не хотелось идти на контакт, он это чувствовал каждой клеточкой, каждым нервом. – Да это сплошной энцефарект! – непонятно как вырвалось никому не знакомое слово из студенческого лексикона. Никто не знал, откуда оно взялось и кто его придумал, но самое странное, что оно не всплывало в памяти уже очень много лет – и вдруг на тебе! Почему именно сейчас? Сначала показалось, что он напугал её. Она удивлённо вскинула на него свои пустые глаза. Любопытство взяло вверх. – Простите! А что значит это слово? Я его никогда не слышала. Александр пожал плечами. – Не ищите его в интернете. Бесполезно! Энцефарект – это эквивалент не очень хорошего слова, ну, когда всё полная ерунда, – он засмеялся. – Ругаться было непринято, а иногда очень даже хотелось. Вот и выручал энцефарект. – Забавно!.. Это как пипец? – она опять улыбнулась. Александр Михайлович был счастлив: ему удалось её разговорить и – что более всего радовало – рассмешить. – Спасибо! Я запомню это слово. Иногда очень хочется сказать, что всё такой энцефарект! А вас как зовут? – Не поверите! Александр! Она опять заулыбалась. Показалось, что в темноте её зрачков заиграли весёлые искорки. – Не может быть! Надо же, какое совпадение, – она протянула свою миниатюрную ручку. Александр никогда не мог представить, что лёгкое касание женской руки вызовет у него такую гамму чувств: «Прав Аркаша. Я сошёл с ума. Откуда все эти сантименты? Не замечал раньше за собой!» – Мне пора. Наверное, муж уже проснулся. Приятно было познакомиться. Энцефарект! – она смешно на прощание произнесла это слово, немного торжественно, оно ей явно нравилось. «Продолжения сегодня больше не будет! – подумал Александр Михайлович, и ему стало грустно. – Но первый шаг сделан, теперь всё зависит только от меня! Первым делом необходимо привести себя в порядок». В зеркало смотрел уставший, заросший щетиной мужчина не первой свежести. Последний раз он брился дней десять назад – и то только по упорному настоянию Аркадия. Александр с наслаждением скользил мокрыми руками по гладкому лицу: «Ну вот и порядок! Не знаю, по-моему, очень даже симпатичный, и врёт Аркаша, что я хреново выгляжу. Очень даже ничего. А если костюм «Том Форд», рубаху голубую, да с синим галстуком в полоску…» Опять в голову полезли тёмные мысли, неумолимо подкрадывался животный страх. Он тупо разглядывал часы без циферблата. Потом набрал Аркадия и попросил, по мере возможности, зайти к нему в палату, разговор есть. – Ты что, совсем охренел? Что значит – отказываешься от химиотерапии?! – Не могу я сейчас, Аркаша! Никак не могу! – Это почему?! – Аркадий Соломонович нервно забегал по палате. Он то подбегал к окну, то плюхался в кресло напротив. Он не кричал – он орал не своим голосом. Александру нестерпимо захотелось схватить его и силой закрыть рот руками. – Не ори! Просто пойми! – Да как это можно понять? Ты что, сдохнуть хочешь? – Нет, не хочу! Но сейчас не могу, – Александр старался выглядеть убедительно. – И когда сможешь? – Не знаю! Дай мне неделю, две, три… – Ну объясни хотя бы зачем! Чтобы я, дурак, понял, ради чего всё это, – он притих и умоляюще посмотрел на Александра. – Скажи, что ты пошутил? Давай я позже зайду. А ты успокоишься и примешь правильное взвешенное решение… Учти, я Антонине позвоню! Женьке, в конце концов! – Не посмеешь. Я запрещаю тебе, – спокойно сказал Саша и отвёл глаза. – Я всё решил. И обсуждению не подлежит! Ты меня знаешь. – Тогда выписывайся к чёртовой матери. Глаза бы тебя не видели! – Нет, Аркадий Соломонович. Выписываться я как раз и не буду. – Делай что хочешь. У тебя денег много, ты вполне можешь себе позволить лежать в палате люкс до того, как твои бренные останки не свезут в морг. Я умываю руки, – Аркаша с силой толкнул дверь и вдруг остановился, не в силах уйти. – Саш, ну, может, ты передумаешь? – Нет! – Ну через неделю? Александр почувствовал, как глаза стали влажными, невыносимо было смотреть на Аркадия, который грохнулся бы на колени, если бы от этого что-то могло зависеть, но понял – убеждать бесполезно, от бессилия махнул рукой и тихо прикрыл за собой дверь. В сердце что-то кольнуло. «От переживаний!» – он был уверен, через пару часов Соломоныч вернётся как ни в чём не бывало и станет немым укором. Впервые Александр Михайлович находился в относительной изоляции от работы, многочисленных сотрудников, друзей. Все, кто был осведомлён, а их было раз два и обчёлся, отнеслись с пониманием и не дёргали по пустякам. Вероника – единственная, кому было позволено заезжать в клинику исключительно для подписания неотложных документов, получения распоряжений, не более… Тоня давно не звонила, и это было в порядке вещей. Звонить первой она так и не научилась, не хотела быть некстати, да и Женя, скорей всего, докладывал, что отец жив-здоров, хоть и немногословен. Они расстались с Тоней пять лет назад и так и не развелись официально. Почему-то развода боялись больше всего, причём оба, и оба одинаково сильно. Однажды, устав врать и изворачиваться, глядя прямо ей в глаза, бросил: – Не пора ли нам отпустить друг друга? Мы будто несём какую-то повинность. Ты мучаешься, я маюсь! Он с трудом выдержал её взгляд, в котором не было ни страха, ни упрёка, ни разочарования, словно она была давно готова к этому разговору. Потом, через год, она скажет, что страшно всё-таки было, очень страшно – она не могла представить в тот момент, как в первый раз будет справлять Новый год одна. Оказалось, это совсем и не страшно и гораздо лучше, чем видеть скучающее лицо Александра, салат оливье, шампанское за старый, потом новый год, немного телевизора и всё! Он не понимал, как их жизнь потихоньку скатилась до нудного сожительства. Ведь раньше так не было! Может, всё началось с их непростого решения отправить Женьку учиться в Швейцарию? Скорее всего, они поторопились: сыну было всего тринадцать лет… Инициатором был он, она, как обычно, согласилась и даже не возразила, хотя ей было до невозможного трудно отпускать Женю, чувствовал. Он не винил Тоню, она была святая, а он был таким, каким был, потому что не мог стать другим. В её жизни ничего не поменялось, кроме того что его не стало рядом, ушёл в свободное плавание. Доплавался! Стал ли он счастливее? И да, и нет. Иногда ему катастрофически не хватало её, и он звонил и просил встречи, но всё было разрушено и восстановлению, увы, не подлежало. Она была чудесной, настоящей, близкой, понятной и потерянной навсегда. Интересно, Саша ещё здесь или ушла? Целых две недели она будет где-то совсем рядом, и он хоть изредка сможет видеть её. Неужели так выглядит любовь, когда вопреки здравому смыслу?.. Столько всего навалилось. И вдруг Саша, и это непонятное чувство, и нестерпимое влечение. Во всём было столько нерационального, сколько и необходимого, как будто он нашёл свой путь к спасению – и не только телесному, скорее души, которая изнывала и требовала неизведанного. Ему хотелось стать преданной собакой, провозгласить Сашу верховной жрицей всех своих помыслов и надежд, отдать всё, чем владеет… |