Книга Второй взгляд, страница 63 – Джоди Пиколт

— Я услышал, что ты с кем-то разговариваешь! — говорит он.

Любопытно, ощущает ли Серый Волк, что слова Спенсера остры, как лезвие бритвы?

— Это Серый Волк, — бросаю я. — Я наняла его на работу.

Спенсер внимательно смотрит на Серого Волка, очевидно пытаясь понять, почему его лицо кажется ему знакомым. Но ничего не вспоминает. В тот день, когда они встретились на улице, он хотел лишь поставить индейца на место. Серый Волк был для него слишком незначителен, чтобы его рассматривать.

— Ты же знаешь, нам нужно починить крышу, — обращаюсь я к Спенсеру. — И здесь, над крыльцом, и в леднике. Ты сам говорил, надо нанять мастера, который этим займется. — Поворачиваюсь к Серому Волку и добавляю: — Серый Волк, это мой муж, профессор Пайк.

Спенсер переводит взгляд с меня на Серого Волка и обратно.

— В гараже есть лестница, — произносит он наконец. — Возьми ее. И начни с ремонта водосточных труб.

— Да, сэр, — с непроницаемым лицом отвечает Серый Волк.

Поворачивается и идет выполнять работу, о которой минуту назад и думать не думал.

Спенсер смотрит ему в спину.

— Где ты его отыскала? — спрашивает он.

— Хардинги посоветовали нанять его, — бессовестно лгу я.

— Кол Хардинг? — Это производит на Спенсера впечатление, наш сосед — человек въедливый и осмотрительный. — Надеюсь, Кол хорошо проверил его рекомендации.

— Спенсер, мы нанимаем его чинить крышу, а не нянчить ребенка.

Со стороны гаража доносится грохот, — вероятно, Серый Волк что-то переставляет, чтобы достать лестницу.

— Мне не нравится этот тип, — бурчит Спенсер.

— Не понимаю почему, — пожимаю плечами я.

* * *

В раннем детстве я любила приходить в отцовский кабинет в университете и представлять, что вращающееся кожаное кресло — это трон, а я — королева мира. Мои подданные — карандаши, ручки, пресс-папье — благоговейно внимали моим речам или же наблюдали, как я кручусь в кресле. Мой придворный шут — каретка пишущей машинки, — призывно звякая, ожидал, когда я брошу на него снисходительный взгляд. Тогда росту во мне было всего три с половиной фута, однако я воображала, что могу тут самовластно распоряжаться, как и мой отец.

Вхожу в кабинет. Отец сидит за столом. Он сосредоточенно просматривает записи в своем блокноте, но, увидев меня, откладывает его в сторону.

— Сисси! Вот приятный сюрприз! Какие дела привели тебя в город?

За последние несколько дней живот мой так раздулся, что того и гляди лопнет.

— Твой внук захотел поздороваться с дедушкой, — отвечаю я.

Отец замечает взгляд, который я украдкой бросаю на его кресло, и улыбается:

— Не хочешь немного покрутиться, по старой памяти?

Печально качаю головой:

— Я в него не помещусь.

— Вот глупости! — смеется отец. — В это кресло удалось втиснуться даже Аллену Сайзмору, а объемы у него, сама знаешь, впечатляющие!

Увидев, что я не смеюсь вместе с ним, отец встает из-за стола, подходит ко мне и берет за руку:

— Скажи, что случилось?

Господи, с чего же начать? С бритвенного лезвия, дарующего возможность покинуть этот мир? С кошмарных снов, в которых отец и Спенсер вытаскивают из меня ребенка? А может, стоит обратиться к отцу за научной консультацией? Спросить, как наука относится к гипотезе, согласно которой страх — это квадратная комната без окон и дверей?

Вместо этого с моих губ срывается одно-единственное слово.

— Мама, — шепчу я еле слышно.

— О, она бы так тобой гордилась! — улыбается отец. — Она была бы счастлива увидеть малыша. — Некоторое время он молчит. — Сисси, твоя тревога вполне естественна. Но, милая, у тебя совсем другое сложение, чем у твоей матери, упокой Господь ее душу. Ты намного сильнее и крепче.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что ты — и моя дочь тоже. — Отец почти силком усаживает меня в кресло и начинает медленно вращать его.

— Папа!

— Не бойся ничего, моя девочка. Все будет хорошо.

Откидываю голову назад, вцепляюсь в поручни и, уставившись в одну точку, раскручиваю кресло все сильнее и сильнее. Наконец отец меня останавливает.

— Сегодня вечером я загляну к вам, Сисси. Слышал, ты наняла чинить крышу какого-то джипси?

— Да, — роняю я.

Интересно, что еще ему сказал Спенсер?

— Сам я никогда не имел дела с индейцами, — говорит отец. — Правда, в начальной школе у нас был один. Звали его Линвуд… Господи, вот уж не думал, что помню его имя! Ну, это был индеец из индейцев! Косички и все такое. Разумеется, в те времена мальчишки больше всего любили играть в индейцев и ковбоев. Мы учились находить следы в лесу, делать стрелы и так далее. Но это все была игра, и не более того. А Линвуд… он этим жил. Умел ставить ловушки, охотиться, стрелять из лука. Он и сам мог смастерить лук! — С удивлением улавливаю звучащие в голосе отца нотки неподдельного восхищения. — В школу он ходил в мокасинах, — вспоминает он. — В общем, он умел делать то, чего не умел ни один из нас.

«Неужели детские впечатления, поразившие папу в детстве, привели его к занятиям евгеникой?» — думаю я. Случайная встреча, казалось бы совершенно незначительная, с течением времени может превратиться в событие чрезвычайной важности. В кожаных мокасинах индейского мальчика не было ничего особенного, однако отец помнит их спустя долгие годы. Человек, который смотрел на меня из-за сцены на празднике в честь Дня независимости, ничем не поразил мое воображение. Но возможно, его привела туда сама судьба.

— А мама? Она была знакома с индейцами? — спрашиваю я, пристально глядя на отца.

Огоньки, горящие в его глазах, потухают.

— Нет, — качает он головой. — Она боялась их до смерти.

* * *