Книга Светлая сторона апокалипсиса, страница 28 – Виктория Борисова

Вот это да, интересное кино! Даже сон прошел. Историей Олег никогда не интересовался, но про татаро-монгольское иго, конечно, знал.

— И два самых страшных несчастья начались одновременно. Но не в том мире, откуда я пришел много лет назад, а ты совсем недавно. Нет! Корни его лежат здесь, в Сафате.

— Так что же произошло?

Старик осторожно достал из ларца Око Света и положил его Олегу в руки.

— Держи крепче и смотри внимательно.

Против ожидания, кристалл оказался теплым на ощупь. Внутри его что-то пульсировало, будто живое сердце под тонкой кожей. В глубине камня сначала вспыхнул яркий свет, потом стали появляться какие-то смутные картины.

— Смотри, смотри внимательно.

Изображение прояснилось. Олег пригляделся — и будто провалился в самую глубину кристалла, туда, где соединились все грани. Изображение превратилось в яркую, панорамную картину, окружающую его со всех сторон. Все — храм, огонь, статуя богини, сам Жоффрей Лабарт — исчезло. Остался только его низкий, глуховатый голос где-то совсем рядом.

Солнечный полдень, море вдали, смуглые полуголые люди обтесывают какие-то камни… Местность почему-то показалась Олегу знакомой.

— Это Сафат. Строительство царского дворца.

Высокий худощавый мужчина с длинными черными волосами, схваченными кожаным ремешком на лбу, сидит на камне чуть поодаль. Его белоснежные одежды падают складками почти до земли. Лицо сосредоточено, лоб нахмурен. Он что-то чертит заостренной палочкой на табличке, покрытой воском.

У его ног играет ребенок — голый, замурзанный и прелестный. Подражая отцу, он так же хмурит лобик, перебирает камешки, строит из них что-то…

— Это Ахнан из Бет-Гануга. Великий, прославленный зодчий… Он выстроил царский дворец в Сафате и принес в жертву своего сына темным богам ради этого. Дал ячменную лепешку с сыром, грошовую игрушку и замуровал в основание дворца вместе с первым камнем.

— А что это за темные боги? — Олег вспомнил, что слышал о них от лекаря.

Жоффрей Лабарт посмотрел на него холодно и подозрительно.

— Те, что исполняют любые желания и требуют взамен самое дорогое. Смотри, не отвлекайся.

Олег послушно уставился в кристалл, но его не оставляло чувство, что Лабарт знает намного больше, но не хочет говорить.

Изображение сменилось. Наступила ночь, стройка опустела, и только полная луна висит в небе, будто огромный глаз. Но свет ее недобрый, мертвенный. Ахнан приближается, неся на руках спящего ребенка. Он двигается быстро, но как-то суетливо, и выглядит испуганным. Вот ребенок потягивается, улыбается спросонья, тянется к отцу, гладит его бороду пухлой смуглой ручонкой, но Ахнан резко отстраняется. Он осторожно спускается в котлован, кладет сонного ребенка в неглубокую каменную нишу. Мальчик просыпается окончательно. Он садится, трет глаза руками и вот-вот собирается захныкать, но отец поспешно развязывает мешок и кладет перед ним какую-то лепешку и грубую игрушку из обожженной глины в виде птицы. Малыш успокоился, засунул лепешку в рот, мигом перемазался до ушей в чем-то белом, вроде творога, и принялся увлеченно возиться с игрушкой.

А отец уже развел в большой каменной чаше грязно-серую вязкую массу, встал на колени, обратив лицо к луне, потом поднялся, отряхивая одежду… и принялся быстро-быстро замуровывать нишу, старательно отводя глаза в сторону и что-то бормоча себе под нос.

Отверстие становится все меньше и меньше. Ребенок то выглядывает как из окошка, то прячется. Он еще смеется, для него это игра. Наконец он понимает: что-то не так. Пухлые ручонки тянутся наружу, но уже поздно…

Отец быстро закладывает отверстие камнями, замазывает глиной и уходит, не оглядываясь.

А вслед ему несется плач ребенка.

— Ахнан был еще очень молод тогда. Он был беден, честолюбив, талантлив и горд без меры. — Жоффрей Лабарт тяжело вздохнул. — Гордыня погубила его. Он соблазнился мечтами о будущем величии, о богатстве, почестях, славе… И о дворце. Таком дворце, какого еще никто никогда не видел. Темные боги творят зло руками людей, и зодчий не стал исключением. Храм гордыни — вот что он выстроил, сам того не понимая.

— А что было дальше?

— То же, что и всегда. Ахнан получил что хотел, но это не принесло ему счастья. До конца дней его преследовали воспоминания о черствой лепешке. До тех нор, пока он не убил себя.

Изображение замутилось вновь. Снова ночь — такая же, как тогда. Бледный свет полной луны озаряет землю. Дворец уже отстроен полностью и высится серой громадой над городом, отбрасывая уродливую тень. Постаревший, сгорбленный Ахнан сидит на низкой деревянной скамеечке у входа. Иногда он поднимает лицо к небу, и тогда видно, что на глазах его блестят слезы. Наконец, он поднимается на ноги, медленно пересекает двор расслабленной шаркающей походкой… И на несколько минут исчезает из виду.

Вот он уже на крыше. Издали его фигура кажется маленькой и жалкой. Шаг, еще шаг… Он остановился, сложив руки на груди, распрямил плечи…

И бросился вниз.

Олег с трудом отвел глаза. Кристалл пульсировал, шевелился, наливался тяжестью в руках. Хотелось отбросить его прочь… Но неумолимая сила все крепче и крепче сжимала пальцы.

— Смотри, чужак!

Голос хранителя зазвучал громко и властно. Против воли Олег снова уставился в светящуюся поверхность.

Дальше пошло непонятное. Изображение мелькало быстрее и быстрее. Коренастые узкоглазые лучники на маленьких мохнатых степных лошадках… Средневековые города… Соборы с острыми шпилями… Какие-то люди в белых балахонах поднимаются на сложенные поленницы с радостными и просветленными лицами… Костры, рыцари с мечами, горящие дома… И всюду кровь, кровь…

Да уж, что правда, то правда. Мир никогда не был уютным местом для жизни. Но неужели все это случилось только потому, что много лет назад здесь, в Сафате, заживо замуровали несчастного ребятенка?

— Да, так оно и есть, — Жоффрей Лабарт устало и печально кивнул, будто прочитал его мысли, — это был не просто ребенок.

— А кто же?

— Божье Дитя. Раз в тысячу лет — иногда немного раньше или позже — в мир приходит Божье Дитя. Приходит ради того, чтобы донести Благую весть до людей. И мир благословен, пока Дитя живет среди нас.

Олег вздохнул, с трудом подавляя зевоту. Ну вот, пошла религиозная мутотень!

— Благую весть? О чем?

Лабарт нахмурился, зачем-то посмотрел на свои пыльные изодранные сандалии и честно ответил:

— Я не знаю.

В самом деле, о чем мог бы поведать миру ребенок, убитый собственным отцом в трехлетием возрасте?

— Да, чужак, это повторяется снова и снова. Господь наш Иисус Христос пришел к людям, чтобы научить их праведной жизни, а не затем, чтобы быть распятым! Вот самая главная из тайн, которую узнали несчастные монахи в монастыре Альби. Тогда у людей появилась надежда жить по-другому. А потом Дитя погибло, и Бог отвернулся от нас. Мои братья сражались яростно… и безнадежно, ибо исход нашей борьбы уже был предрешен здесь, в Сафате.