Книга Император Крисп, страница 101 – Гарри Тертлдав

— Верно, — кивнула девушка. — И возле Страбона, и возле других. Тогда я об этом не задумывалась — мало ли что нужно волшебникам?

Заид поерзал, но промолчал. Фостий подумал, что выглядит он совершенно нормальным для своего возраста мужчиной — если забыть о его магическом таланте.

Но все же он был единственным из волшебников, кого Фостий знал хорошо. Поди узнай, как выглядят другие?

— А молился ли он… оборвав… жизнь того еретика? — спросил Заид. — Я имею в виду, Фосу или Четырем Пророкам?

— Он говорил что-то на макуранском, но я ничего не понял, потому что не понимаю этого языка. Извини.

— Тут делу не поможешь, — заметил маг. — Вероятно, это в любом случае не имеет значения. Вы сами отметили, что переход от жизни к смерти является мощным источником магической энергии. Нам, верящим в Фоса, запрещено его использовать, иначе мы начнем настолько стремиться к этому источнику, что утратим справедливость и примемся убивать исключительно ради магии. Насколько мне известно, подобный запрет распространяется и на последователей Четырех Пророков, хотя я могу и ошибаться. С другой стороны, Артапан — его ведь так зовут? — может оказаться таким же еретиком по стандартам Машиза, какими являются фанасиоты по нашим.

— Все это представляло бы большой интерес для дискуссии в Чародейской коллегии, чародейный господин, но как это может повлиять на нас здесь, за ее стенами? Предположим, Артапан использует магию, которая подпитывается энергией смерти. Делает ли это его более опасным? И если да, то что мы можем противопоставить его магии?

— Твой отец движется прямиком к сути дела, — прошептала Оливрия, прикрыв ладонью рот.

— Да, он таков. — Фостий почесал щеку. — Его просто бесит, когда другие не поспевают ухватить суть, как это частенько случается. — Быть может, именно это объясняет те вспышки нетерпения, которые случались у отца при общении с ним? Но как может едва возмужавший юноша поспевать за мыслями взрослого мужчины, за плечами которого опыт всей его жизни, да еще с репутацией одного из лучших мастеров интриги во всем Видессе, стране интриганов?

Заид не заметил их перешептывания и ответил напрямую Криспу:

— Ваше величество, известно, что маг, использующий в своей тавматургии энергию смерти, приобретает силу, но одновременно становится более уязвимым для внешней магии. В подобного рода компенсации нет ничего удивительного. Искусство волшебства, что бы ни говорили по этому поводу невежды, не знает бесплатных чудес. Если в одной области что-то приобретается, то в другой теряется.

— И не только в волшебстве — такова жизнь, — заметил Крисп. — Если человек решил заработать, разведя большое стадо овец, он уже не сможет посадить на своей земле столько же ячменя, как прежде.

— Столько лет на троне, ваше величество, а вы все еще говорите как крестьянин, — усмехнулся Саркис. — Император из романа сказал бы, что нельзя воевать одновременно на западе и востоке, или что-нибудь в таком духе.

— В лед эти романы! — вмешался Фостий. — Если в каком-нибудь из них окажется хоть на медяк правды, то он станет первым из всех, что я прочитал.

Крисп взглянул на сына, вопросительно приподняв бровь, и, поразмыслив, трезво кивнул:

— А ты кое-чему научился, парень.

— А я выскажусь в пользу романов, — сказала Оливрия. — Где, как не в романе, пленнику удается сбежать при помощи дочери ересиарха, которая в него влюбилась?

Теперь Саркис расхохотался:

— Клянусь благим богом, а ведь девочка поймала и отца и сына в одну и ту же сеть. — Он хлебнул вина, заново наполнил свой кубок и хлебнул еще раз.

Когда Крисп посмотрел на Оливрию, в его глазах блеснула искорка изумления.

Император склонил голову, словно та сделала умный ход за игровой доской:

— В твоих словах есть кое-что, девушка.

— А вот и нет, — заупрямился Фостий. — В каком романе женщина изображена иначе, чем дрожащим от страха ничтожеством, и спасти ее способен только отважный герой? И в каком романе она спасает героя, шарахнув злодея ночным горшком?

— Он мне показался самым подходящим оружием в комнате, — пояснила Оливрия среди всеобщего смеха. — Кстати, никто и не ждет, что в романе все детали окажутся достоверными.

— Остерегайся своей красавицы, брат, — предупредил Катаколон. — Она быстро соображает.

В своих подружках Катаколон ценил лишь внешность и сговорчивость.

Неудивительно, подумалось Фостию, что он менял их одну за другой, словно пьяница кувшины вина в винном погребе. Но сегодня у него не было настроения ссориться с Катаколоном.

— Придется рискнуть, — ответил он, завершив разговор на эту тему.

Саркис заглянул в стоящий перед ним кувшин, зевнул и покачал головой, затем встал.

— Я иду спать, ваше величество, — объявил он и повернулся в Фостию:

— Рад, что вы вернулись, да еще с такой сообразительной дамой. — И он вышел в ночь.

Заид также поднялся:

— Я тоже пойду спать. Жаль, что не в моей власти запасать сон впрок, как садовая соня запасает жирок для зимней спячки. Полагаю, мне скоро предстоит серьезно заняться волшебством — в немалой степени благодаря тому, что сообщили сегодня вечером вы, ваше младшее величество, — а для этого потребуется вся моя выносливость. Если благой бог пожелает, мне ее хватит.

— Как стало уютно — теперь мы остались в кругу семьи, — сказал Крисп, когда маг ушел. Он сказал это совершенно искренне и с улыбкой переводил взгляд с Катаколона на Фостия и Оливрию. Этот взгляд снял тяжесть с души Фостия.

Затем Катаколон тоже поднялся. Он хлопнул Фостия по спине, постаравшись не задеть раненого плеча.

— Просто замечательно, что ты снова с нами и почти в целом виде, — сказал он. Кивнув Оливрии и Криспу, он вышел из шатра.

— А этот проныра ничего не сказал про сон, — заметил Крисп, издав нечто среднее между смешком и вздохом. — Сейчас он, наверное, пойдет искать сговорчивую бабенку из обозниц. И почти наверняка найдет.

— Теперь я знаю, что вы поверили нашему рассказу, ваше величество, — сказала Оливрия.

— Почему ты так решила? — спросил Крисп. Фостий узнал этот тон; отец всегда пользовался им, когда хотел проверить, усвоили ли сыновья очередной урок.

— Если бы не поверили, то не сидели бы сейчас ближе к нам, чем к своим телохранителям, — ответила она. — Мы, в конце концов, люди отчаянные и уж если сумели превратить в оружие ночной горшок, то кто знает, что мы сможем натворить при помощи ложки или чернильницы?

— Действительно, кто? — подтвердил Крисп со смешком и повернулся к Фостию:

— А она умна — так что заботься о ней получше. — Крисп сам соображал быстро, и от него не укрылось, как Оливрия украдкой зевает. — Отведи-ка ты ее лучше в вашу палатку. Скакать по курьерскому маршруту тяжело — сам помню.