Книга Недостойная, страница 29 – Анна Шнайдер

Большая доля.

Впрочем, винить в этом Арманиуса, на мой взгляд, было глупо.

Слабое место закона Арчибальда — и в целом не-аристократии — в полнейшем отсутствии у нетитулованных магов родовой кровной магии. Магии необъяснимой и древней, как сама жизнь, на которой держится и императорская власть, и многое другое.

Маги-аристократы, рождённые в браке, получают от своего отца какую-либо особенную способность. Это романтично называют «благословением Отца-Защитника» или проще — кровной магией.

Члены императорской семьи, носящие фамилию Альго, могут входить в огонь независимо от их уровня дара — из обычных магов это способны делать только архимагистры — и ощущают эмоции других людей. Причём лишь от эмпатии семьи Альго нельзя защититься никаким амулетом.

В роду Брайона Валлиуса умеют усыплять взглядом — именно поэтому все Валлиусы на всякий случай носят очки, блокирующие действие родовой магии.

Асириусы, в том числе наш с Роном однокурсник Байрон, способны внушать простейшие ненавязчивые мысли. Подобные мысли не приводят к катастрофам, но могут сыграть очень важную и смешную роль, например, в травле девочки со слабым уровнем дара. В университете Байрон пользовался этой способностью на первом курсе до тех пор, пока преподаватели не просекли и лично Велмар Агрирус не запретил ему это под угрозой отчисления.

А у Арманиусов, Агрирусов и Альтеусов — дар, который позволяет им чувствовать дом. Нет, не так — Дом. Они всегда могут сказать, сколько человек находится внутри, кто эти люди, ощутить, есть ли в стенах трещины и где находятся потайные ходы. И именно по этой причине когда-то давно была создана Церемония, переносящая на руку ректора университета метку Принадлежности. От неё нельзя ни отказаться, ни избавиться; Церемония сама решает, кого «пометить». Хотя маги, входящие в Совет университета, давно уже поняли, что выбирается всегда самый сильный представитель любого из трёх родов.

Вот так Арманиус и стал ректором. Практически насильно. Что это даёт, кроме должности и оклада? Пожалуй, ничего. Только лучшее, чем без метки, ощущение стен университета. Само здание очень древнее и вмещает в себя много магии. Рон говорил мне как-то, что эту магию даже можно использовать, но для этого нужно быть носителем метки — иначе никак.

Естественно, у таких, как мы с Роном, родовой магии не имеется. И неизвестно, то ли это такой специфический признак не-аристократии, то ли ещё что.

И сильнее всего аристократия боялась, что родовая магия прекратит своё существование вместе с принятием закона Арчибальда. Странно, что пока никто не высказался… Но, возможно, всё ещё впереди.

— Не то чтобы прям все… — протянул Рон в ответ на мой вопрос. — Но многие. По крайней мере по рассказам Велмара так.

Друг общался с Агрирусом в разы больше, чем я — проректор был его научным руководителем, как у меня Валлиус.

Агрирус — прекрасный артефактор, и будь у него чуть выше дар, давно стал бы архимагистром. Но увы — у него семьдесят девять магоктав, а к испытаниям на звание архимагистра традиционно допускались только маги более чем с восьмьюдесятью.

Мне на его месте было бы обидно. Всего-то одна октава — а какая возможность потеряна!

— А сам-то он как к этому относится?

Рон пожал плечами.

— Весьма безразлично. Он и так по сути ректорствует за Арманиуса, который только бумажки подписывает. В общем, в его жизни ничего особо не изменится.

— Оклад выше будет.

— Это да, — друг улыбнулся. — Но не настолько, чтобы ради этого разбивать лбом стену. А Арманиуса просто многие не любят.

Что ж… я понимала этих «многих».

Ректора сложно любить. У него не сахарный характер и, кроме того, он слишком идеалист для того, чтобы перед кем-либо пресмыкаться или кого-то слушать.

— А сейчас вообще… Пятнадцать погибших молодых архимагов на его совести. Это крупнейшая потеря в истории Альганны среди охранителей, и говорят, что она случилась из-за его недальновидности. Ещё и император по этому поводу молчит, так что слухи ходят и ходят… Знаешь, сколько всего я уже узнал за эту неделю? Хоть роман пиши. «Альганна. Скандалы, интриги, расследования».

Наконец принесли заказ, и я, нервно пригубив пиво, сказала:

— Несправедливо обвинять в этом мага, который сам чуть не погиб и спас до этого кучу жизней.

Рон усмехнулся, тоже делая глоток из своей кружки.

— Эн, ты в чём-то такая же идеалистка, как ректор. Знаешь, что в его случае ужаснее всего?

— Что?

— Две вещи. Вещь первая — это его абсолютная непрошибаемость в некоторых вопросах. Многие аристократы говорят, что договориться с Арманиусом нереально. И вторая… он ведь дружит с Ареном.

— С императором?!

Удивительно, но я впервые об этом слышала.

— Да. И то, что император лоббирует все годы своего правления, приписывают влиянию Арманиуса.

— Но Арен ведь не мальчик, что бы слепо следовать советам.

— Плевать, — Рон махнул рукой и взъерошил светлые волосы. — Главное — поговорить, помыть кости, повозмущаться. В общем, никто не будет рад возвращению дара Арманиуса.

— Неправда. Валлиус будет.

— Ах, ну да, — друг засмеялся. — Как я мог забыть про Брайона!

Я улыбнулась, но смешно мне не было.

В конце концов, я тоже буду рада. Но Рону этого лучше не знать. В своей нелюбви к аристократам он был постоянен и терпеть не мог их всех.

Без исключения.

На этот раз мы с Роном допоздна не засиживались — всё же обоим завтра на работу, причём у друга намечалась еще и встреча с Агрирусом по поводу диссертации.

Рон давно занимался разработкой пространственного лифта — артефакта, который будет переносить целого мага из точки А в точку Б. Почему целого? Потому что до сих пор у экспериментаторов получалось добираться лишь по частям, и их потом сшивали хирурги в госпитале.

По подобному принципу работал и почтомаг, и малые пространственные лифты, которые использовались, например, для доставки еды из кафе и ресторанов. Но перенос человека пока был невозможен. Маги работали вручную.

Насколько я знала, пару месяцев назад у Рона с проректором получилось перенести через экспериментальную модель целую кошку. Как он радовался — ужас! Теперь они работали над переносом собак и, судя по мрачному виду и синякам под глазами у друга, пока ничего не получалось.

В отличие от других учёных, занимающейся этой разработкой — а таких было немало — Рон не бросал животных, которых использовал в экспериментах. Всех вылечивал и раздавал. Ну, почти всех… Пять котов и три мыши — малая часть того «рабочего материала», как их называл проректор, прошедших за эти годы через руки Рона и Агрируса. Именно столько животных теперь жили у него дома на радость маме и маленькой сестре.