Книга Череп грифона, страница 41 – Гарри Тертлдав

— А. Так вот что происходит. — Диоклей медленно кивнул. — А я-то, честно говоря, гадал, в чем дело. Но это хорошие новости, очень хорошие новости.

— Несомненно. А сейчас я собираюсь взять шкуру и пойти получить за нее плату. — Соклей поднялся на борт «Афродиты», нашел кожаный мешок со шкурой и спустился обратно на пирс.

Алипет ничего не сказал, но, судя по его виду, готов был лопнуть от любопытства. Сжалившись над ним — а также рассудив, что знакомство с этим человеком может оказаться полезным, — Соклей развязал сыромятные ремешки, стягивавшие мешок, и дал своему спутнику взглянуть на тигровую шкуру.

— Ну разве это не удивительно? — негромко сказал человек Птолемея. Он погладил мех. — И что, этот зверь такой же большой, как лев?

— У нас на борту есть две львиные шкуры, и эта больше любой из них, — ответил Соклей. — Но тигр, похоже, в отличие от льва не имеет гривы.

— Ну разве это не удивительно? — повторил Алипет.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

— Что ж, пошли обратно. Теперь я понимаю, почему Птолемей столько платит за шкуру, очень даже понимаю.

* * *

В андроне дома, который забрал себе правитель Египта, уже лежали на столе кожаные мешки, набитые серебром.

Двое слуг вытащили шкуру и расстелили ее, чтобы Птолемей мог хорошенько рассмотреть. Тот вздохнул.

— Тигровая шкура, без сомнений. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я видел одного из таких зверей, но я вряд ли когда-нибудь об этом забуду.

— Есть ли у вас весы, повелитель, чтобы я мог взвесить монеты? — спросил Соклей. — Так будет куда быстрее, чем если я буду их считать.

Менедем в ужасе уставился на него. Соклей чуть-чуть не угодил в беду с подобной просьбой прошлым летом в Сиракузах, а ведь тамошний правитель Агафокл не мог и мечтать сравниться в могуществе с Птолемеем.

Но генерал спросил по-прежнему мягким тоном:

— Ты мне не доверяешь, вот как?

— Я этого не говорил, повелитель, — ответил Соклей. — Кто угодно может ошибиться или иметь слуг, совершающих ошибки, а я во всем люблю точность.

— Да, я уже заметил, — сказал Птолемей. — Посмотрим, что тут можно сделать.

Его люди отыскали на кухне весы, но гири оказались нестандартными.

— Пересчитай драхмы в одном мешке, — предложил Птолемей. — А потом используй его как гирю для взвешивания остальных.

— Как скажете, господин, — согласился Соклей.

В мешке оказалась сотня драхм.

Судя по показаниям весов, в остальных было столько же — кроме одного, показавшегося Соклею странным; содержимое этого мешка он тоже пересчитал.

— Благодарю за терпение, господин. Все в порядке.

— Рад, что ты все одобрил, — сухо проговорил Птолемей. Но потом добавил: — Если бы мои люди так же ревностно относились к своим обязанностям, как ты к своим…

«У меня в услужении не так уж много людей, — подумал Соклей. — Мне приходится надеяться лишь на себя самого. Кто же еще это сделает, если не я?»

Но он ничего не сказал, даже такому добродушному правителю, каким оказался Птолемей.

* * *

Когда братья возвращались на «Афродиту», Менедем заметил:

— Я чуть не ударил тебя, когда ты решил пересчитать деньги.

— Мне и вправду нравится во всем точность, и теперь я знаю, что все и в самом деле в порядке, — ответил Соклей. — О чем говорил Птолемей, пока я ходил за шкурой?

— Так… О том о сем, — ответил Менедем, и теперь уже Соклею захотелось его стукнуть.

Менедем почувствовал это и очень постарался выразиться точнее:

— Немного рассказывал об охоте в Индии, а еще о том, как забавно там пахнет воздух.

— А. Это любопытно, но не слишком интересно с исторической точки зрения.

— А почему это должно быть интересно с исторической точки зрения? — спросил Менедем.

Вообще-то в этом был резон. Птолемей мог говорить обо всем, что ему в голову взбредет, в том числе и о тиграх и далекой Индии. Но…

— Да потому, что люди, наверное, будут помнить Птолемея даже через сто лет, как мы сейчас помним спартанца Лисандра.

— А кто это? — поинтересовался Менедем.

Сперва Соклей подумал, что его двоюродный брат шутит, и засмеялся. Потом понял, что вопрос был задан всерьез, и всю дорогу до торговой галеры помалкивал.

* * *

Утром Менедем вовсю расточал улыбки Клейтелию.

— Нет-нет, мой дорогой, — говорил он родосскому проксену за ужином (ячменный хлеб, сыр и мелкая жареная рыбешка — довольно хороший ситос, но не слишком роскошный опсон). — Просто Птолемей узнал, что у нас есть тигровая шкура, и захотел ее приобрести. Он и вправду купил ее по хорошей цене.

— Рад слышать, — ответил Клейтелий. — Считай, вам обоим повезло. У нас ведь тут бывали случаи, что люди исчезали. Когда вас потребовали привести к Птолемею, я, честно говоря, боялся худшего. Подумал, вдруг он застукал одного из вас в постели со своей женой… Эй, что с тобой, почтеннейший?

— Просто попало не в то горло, — ответил Соклей, который и впрямь подавился рыбой.

Менедем бросил на брата злобный взгляд. Соклей ответил невинной улыбкой — слишком невинной, чтобы Менедем почувствовал себя спокойно.

— Ваша сделка с Пиксодаром прошла удачно? — спросил Клейтелий.

— О да, — кивнул Менедем. — Жаль старого Ксенофана, наконец переправившегося через Стикс, но его дело, кажется, в надежных руках.

— Пиксодар — умный парень, — согласился Соклей.

— Без сомнения, но он чужеземец, — сказал Клейтелий. — Слишком много вольноотпущенников получают дела, которые раньше принадлежали гражданам полиса. Я рад, что у меня двое сыновей, и каждый день воскуряю фимиам, чтобы боги их хранили. — Он вздохнул. — С детьми может столько всего случиться, пока они растут, даже в мирное время. А уж когда разгорается война… — Клейтелий поморщился и снова вздохнул.

— Воскурение не повредит, — серьезно проговорил Соклей.

Менедем знал, что его двоюродный брат имеет в виду — оно, скорее всего, и не поможет, — но проксен этого не понял.

— Мы недавно выторговали в Книде бальзам у двух финикийцев, — продолжал Соклей. — Я был бы рад дать тебе завтра на драхму этого бальзама, чтобы отплатить за доброту.

— Спасибо большое, — ответил Клейтелий с широкой улыбкой. — Я жег мирру, но уверен, что богам полюбится новый запах, когда он коснется их ноздрей.

— Напомни мне завтра, почтеннейший, прежде чем мы вернемся на «Афродиту», и я позабочусь об этом, — сказал Соклей. — Боюсь, я слегка рассеян.