Книга Кроваво-красная машинка, страница 30 – Мари-Од Мюрай

Как-то, в четверг, я зашел ее навестить.

— Что это с вами сегодня? — заметила моя бывшая студентка. — Откуда вы взяли этот костюм? Вы собрались на свадьбу?

Мне захотелось слукавить. Я повернулся на каблуках и спросил Катрин:

— Я вам нравлюсь?

И тут же позорно залился краской. Мое природное обаяние еще не достигло совершенства.

— Если уж начистоту, Катрин, я купил этот костюм, чтобы было в чем пойти на вашу свадьбу.

— Мою свадьбу?

— С Жаном-Мари Ашаром.

Мы уставились друг на друга.

— А что, Высшая коммерческая — хорошая школа? — пробормотала Катрин.

Я опустил глаза. Лукавить было уже ни к чему.

— А если я предпочту Сорбонну? — добавила Катрин.

По моей спине пробежала приятная дрожь. Теперь можно снова слукавить:

— Это хуже в плане перспектив, — отозвался я.

— О, вы так думаете? — удивилась Катрин. — Я оказалась бы совсем глупенькой, если б не сумела сделать вам одного или парочку маленьких этрусков… Вы только вообразите — ведь вы так любите все это: маленькая темноволосая девчушка, которая путает и комкает тексты ваших докладов, и малыш с темно-синими глазами, играющий на вашем ноутбуке.

Я вздрогнул, на сей раз от испуга.

— Что за…

Я удержал готовое сорваться с моих уст слово «ужас» и с усилием выговорил:

— … прелестное виденье!

Катрин взяла меня за руку:

— А вы в последнее время делаете успехи. Вас уже даже немножко можно считать человеческим существом.

— Спасибо.

Прощай, Мята, думал я. Катрин оказалась молодчиной: чаши весов уравновесились. Как я уже дважды мог убедиться, мне подходила ее весовая категория…

— Вы мне кое-что задолжали, Нильс.

— Я знаю.

У меня в кармане коричневый конверт. Я забрал его у нотариуса. Мог бы просто протянуть его Катрин и попросить прочесть написанное специально для нее. Но я должен выговорить это вслух. Если выговорю — я спасен.

И я снова вижу Франсуа Филиппа, как он склоняется над капотом машины и плачет. Прервать молчание, кажется, невозможно. Но нет — только мучительно.

— Вы плачете?

Я провожу рукой по щеке. Она и правда мокрая. Ладно, плевать. И вот, приняв наигранно самодовольный вид конферансье, я опираюсь локтем о камин и начинаю:

— Итак, сейчас вы узнаете, дорогая Катрин, почему на моем столе стоит кроваво-красный «Динки». Как я уже говорил вашему брату, наши самые драгоценные воспоминания, та память первых лет жизни, стирается, как запись с магнитной ленты. Но со мной вышло иначе. Запись стерлась не полностью…