Онлайн книга «Обломов»
— Отчего же? — А если вы дурно поете! — наивно заметил Обломов. — Мне бы потом стало так неловко… — Как вчера с сухарями… — вдруг вырвалось у ней, и она сама покраснела и бог знает что дала бы, чтоб не сказать этого. — Простите — виновата!.. — сказала она. Обломов никак не ожидал этого и потерялся. — Это злое предательство! — сказал он вполголоса. — Нет, разве маленькое мщение, и то, ей-богу, неумышленное, за то, что у вас не нашлось даже комплимента для меня. — Может быть, найду, когда услышу. — А вы хотите, чтоб я спела? — спросила она. — Нет, это он хочет, — отвечал Обломов, указывая на Штольца. — А вы? Обломов покачал отрицательно головой: — Я не могу хотеть, чего не знаю. — Ты грубиян, Илья! — заметил Штольц. — Вот что значит залежаться дома и надевать чулки… — Помилуй, Андрей, — живо перебил Обломов, не давая ему договорить, — мне ничего не стоит сказать: «Ах! я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, отлично поете… — продолжал он, обратясь к Ольге, — это мне доставит…» и т. д. Да разве это нужно? — Но вы могли пожелать по крайней мере, чтоб я спела… хоть из любопытства. — Не смею, — отвечал Обломов, — вы не актриса… — Ну, я вам спою, — сказала она Штольцу. — Илья, готовь комплимент. Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как луна, сквозила в трельяже с плющом. Сумрак скрыл очертания лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто флёровое покрывало, лицо было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства. Она пела много арий и романсов, по указанию Штольца, в одних выражалось страдание с неясным предчувствием счастья, в других — радость, но в звуках этих таился уже зародыш грусти. От слов, от звуков, от этого чистого, сильного девического голоса билось сердце, дрожали нервы, глаза искрились и заплывали слезами. В один и тот же момент хотелось умереть, не пробуждаться от звуков, и сейчас же опять сердце жаждало жизни… Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было душить ему радостный, готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души, готовая на подвиг. Он в эту минуту уехал бы даже за границу, если б ему оставалось только сесть и поехать. В заключение она запела Casta diva: все восторги, молнией несущиеся мысли в голове, трепет, как иглы, пробегающий по телу, — все это уничтожило Обломова: он изнемог. — Довольны вы мной сегодня? — вдруг спросила Ольга Штольца, перестав петь. — Спросите Обломова, что он скажет? — сказал Штольц. — Ах! — вырвалось у Обломова. Он вдруг схватил было Ольгу за руку и тотчас же оставил и сильно смутился. — Извините… — пробормотал он. — Слышите? — сказал ей Штольц. — Скажи по совести, Илья: как давно с тобой не случалось этого? — Это могло случиться сегодня утром, если мимо окон проходила сиплая шарманка… — вмешалась Ольга с добротой, так мягко, что вынула жало из сарказма. Он с упреком взглянул на нее. — У него окна по сю пору не выставлены: не слыхать, что делается наруже, — прибавил Штольц. Обломов с упреком взглянул на Штольца. Штольц взял руку Ольги… — Не знаю, чему приписать, что вы сегодня пели, как никогда не пели, Ольга Сергеевна, по крайней мере я давно не слыхал. Вот мой комплимент! — сказал он, целуя каждый палец у нее. Штольц уехал. Обломов тоже собрался, но Штольц и Ольга удержали его. — У меня дело есть, — заметил Штольц, — а ты ведь пойдешь лежать… еще рано… — Андрей! Андрей! — с мольбой в голосе проговорил Обломов. — Нет, я не могу остаться сегодня, я уеду! — прибавил он и уехал. Он не спал всю ночь: грустный, задумчивый проходил он взад и вперед по комнате, на заре ушел из дома, ходил по Неве, по улицам, бог знает что чувствуя, о чем думая… Чрез три дня он опять был там и вечером, когда прочие гости уселись за карты, очутился у рояля, вдвоем с Ольгой. У тетки разболелась голова, она сидела в кабинете и нюхала спирт. — Хотите, я вам покажу коллекцию рисунков, которую Андрей Иваныч привез мне из Одессы? — спросила Ольга. — Он вам не показывал? — Вы, кажется, стараетесь по обязанности хозяйки занять меня? — спросил Обломов. — Напрасно! — Отчего напрасно? Я хочу, чтоб вам не было скучно, чтоб вы были здесь как дома, чтоб вам было ловко, свободно, легко и чтоб не уехали… лежать. «Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов, любуясь против воли каждым ее движением. — Вы хотите, чтоб мне было легко, свободно и не было скучно? — повторил он. — Да, — отвечала она, глядя на него по-вчерашнему, но еще с большим выражением любопытства и доброты. — Для этого, во-первых, не глядите на меня так, как теперь, и как глядели намедни… Любопытство в ее глазах удвоилось. — Вот именно от этого взгляда мне становится очень неловко… Где моя шляпа?.. — Отчего же неловко? — мягко спросила она, и взгляд ее потерял выражение любопытства. Он стал только добр и ласков. — Не знаю, только мне кажется, вы этим взглядом добываете из меня все то, что не хочется, чтоб знали другие, особенно вы… — Отчего же? Вы друг Андрея Иваныча, а он друг мне, следовательно… — Следовательно, нет причины, чтоб вы знали про меня все, что знает Андрей Иваныч, — договорил он. — Причины нет, а есть возможность… — Благодаря откровенности моего друга — плохая услуга с его стороны!.. — Разве у вас есть тайны? — спросила она. — Может быть, преступления? — прибавила она, смеясь и отодвигаясь от него. — Может быть, — вздохнув, отвечал он. — Да, это важное преступление, — сказала она робко и тихо, — надевать разные чулки. Обломов схватил шляпу. — Нет сил! — сказал он. — И вы хотите, чтоб мне было ловко! Я разлюблю Андрея… Он и это сказал вам? — Он сегодня ужасно рассмешил меня этим, — прибавила Ольга, — он все смешит. Простите, не буду, не буду, и глядеть постараюсь на вас иначе… Она сделала лукаво-серьезную мину. — Все это еще во-первых, — продолжала она, — ну, я не гляжу по-вчерашнему, стало быть вам теперь свободно, легко. Следует: во-вторых что надо сделать, чтоб вы не соскучились? Он глядел прямо в ее серо-голубые, ласковые глаза. |