Онлайн книга «Это очень забавная история»
|
– А кто тебе пишет, Крэйг? – Учителя делают рассылку домашних заданий, пишут из школьных кружков, присылают объявления о благотворительных мероприятиях, в которых я должен участвовать, шлют приглашения на школьные соревнования по футболу, баскетболу, сквошу… – То есть в основном это связано со школой. – Все эти письма связаны с ней. Друзья мне всегда звонят, никто не пишет. – А почему бы тебе просто не обращать внимания на эти письма? – Я не могу! – Почему? – Потому что все эти люди обидятся! – И что из этого? – Ну я же потом не смогу вступить в клуб, не получу баллы, не буду участвовать ни в чем, не получу дополнительные баллы… Я провалюсь. – В школе. – Да, – говорю я и задумываюсь: да нет, не только в школе, после нее будет то же самое. – И в жизни, – добавляю я. – Вот как, – тут уже задумывается она. – В жизни. – Да. – То есть провал в школе означает провал в жизни. – Ну… я же просто учусь в школе! От меня не требуется большего. Я, конечно, знаю, что многие из знаменитостей в школе не блистали. Например, Джеймс Браун бросил учебу в пятом классе, чтобы выступать на эстраде, это достойно уважения… Но я так не смогу. Я способен только на что-то одно: все время буду работать в поте лица, чтобы только не отстать от коллег. Сейчас мне нужно справиться только со школой, а я даже этого не могу, потому что не могу добраться до электронной почты. – Крэйг, ты говоришь о школе в общем, но ведь она включает многое: дополнительные занятия, спортивные секции, общественную работу, не говоря уже о домашних заданиях. – Верно. – Крэйг, ты волнуешься обо всем этом? Насколько сильно тебя это тревожит? Я вспоминаю тот разговор с Бобби, когда мы обсуждали: медицинская ли проблема – тревожиться. С момента поступления в госпиталь мысли о необходимости проверки электронной почты всегда вертелись где-то на заднем плане, назойливо напоминая, что, когда я выйду отсюда, мне придется сидеть за компом по пять-шесть часов в день, чтобы нагнать пропущенное. И отвечать на эти письма я буду в том порядке, как они и пришли, потому что люди, написавшие раньше, и ответ должны получить раньше. И вот, пока я отвечаю на все накопившееся за эти дни, придет новая кипа неразобранных писем. Они столпятся и будут меня дразнить, говоря, что я в них нуждаюсь, хотя в реальности там только пара действительно интересных и важных для меня сообщений. Как раз они-то и останутся под конец, и, когда я до них дойду, будет слишком поздно для ответа. Единственное, что мне останется написать: «Прости, чувак, я не мог ответить на твое письмо. Нет, это не потому, что оно для меня неважно, просто я недееспособен». – Крэйг? – Очень сильно тревожит, – отвечаю я ей. – Беспокойство о непроверенной почте и разговоры о провале… Ты говорил об этом и раньше. Это то, что тебя очень беспокоит. – Знаю. И я потею, прямо сейчас. – Потеешь? – Ага. А ведь этого давно уже не бывало. – Ты был далеко от Щупалец. – Верно. Но теперь все. Я вернусь, и они тут же обовьются вокруг меня. – Помнишь, я спрашивала, нашел ли ты тут Якорь? – Да. Она умолкает. У нее всегда так: она не задает вопрос напрямую, а как бы намекает на то, что могла бы спросить. – Мне кажется, что да, – говорю я со вздохом. – И что это? – Можно я схожу и принесу кое-что? – Конечно. Я выхожу из кабинета и иду по коридору, где Бобби показывает отделение новенькому – чернокожему парню с неровными зубами, одетому в запачканный синий спортивный костюм. – Это Крэйг, – говорит Бобби. – Он еще молод, но чувак что надо. Он хорошо рисует. Я пожимаю руку новому знакомому, как бы подтверждая, что да, рисую. – Человек, – говорит он. – Это его так зовут, – поясняет Бобби, закатывая глаза. – Твое имя тоже Человек, а не Крэйг, – на полном серьезе говорит новый чувак. Я киваю, прерываю рукопожатие и иду дальше, в свою комнату. Я буквально ощущаю, что вырвался из лап монстра: чем меньше я думаю о докторе Минерве, непроверенной электронке и о том, что скоро я отсюда выйду и придется идти в Подготовительную академию, тем мне спокойнее. А еще мне спокойнее оттого, что я приближаюсь к своим дурацким рисункам с мозгокартами – тому единственному, в чем я силен. Я прохожу мимо пытающегося уснуть Муктады, который таращится в пустоту, забираю с перегородки радиатора свои рисунки и несу их, нежно прижав к груди, обратно в кабинет, мимо Бобби и Человека, объясняющего, что его настоящее имя – Зеленый и что как раз зелени ему и не хватает. – А мне тут даже нравится, – говорю я доктору Минерве. – В этой комнате? – Нет, тут, в больнице. – Ну, когда поправишься, сможешь приходить сюда как волонтер. – Я уже говорил об этом с Нилом. Думаю попробовать. Получу лишние баллы для школы! – Ты только из-за этого хочешь быть волонтером, Крэйг? – Нет, что вы… – мотаю я головой. – Я просто пошутил. – Ах вот как, – говорит она, и ее лицо рассекает щедрая улыбка. – Ну, что ты там принес? Я плюхаю кипу рисунков на стол. Их там штук двадцать. Ничего выдающегося, так, вариации на тему: поросенок с картой Сент-Луиса внутри, парочка, соединенная мостом, которую я нарисовал для Ноэль, несколько больших городов с пригородами. – А, это твои работы, – говорит она, листая рисунки. Особенно удачные она отмечает одобрительным «ух ты!». Вчера вечером я сложил их в стопку в особом порядке – не только для доктора Минервы, для кого угодно. Еще когда я их рисовал, было ясно, что мозгокарты должны быть показаны в определенной последовательности. – Они восхитительны, Крэйг! – Спасибо, – говорю я и сажусь. Я и не заметил, что мы оба еще на ногах. – И ты начал их рисовать потому, что занимался этим в детстве, когда тебе было четыре года? – Ну да. Я делал что-то подобное. – И какие у тебя от этого занятия ощущения? Я смотрю на стопку: – Мне классно. – Почему? – спрашивает она, наклонившись. Тут мне надо подумать. Доктор Минерва дает мне время, и я без всякого стеснения сижу и раздумываю. Потом поворачиваю голову влево и, поглаживая рукой подбородок, говорю: – Потому что я их рисую. Я их рисую, и они доделаны. Это почти как с мочеиспусканием, понимаете? |