Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
Глухой проулок. И кирпичная стена, получившаяся на редкость выразительно. А вот край вывески на этой стене размыт, и сколь Себастьян ни вглядывался, букв не различил. — Переулок Сапожников, — подсказал Аврелий Яковлевич, вытаскивая очередную цигаретку. Эту он покатал в пальцах, разбивая комки табака. Дунул. Прикусил белую бумагу, вздохнул. — Спокойное местечко… мирное… Не столь мирное, как Бяла улица, но все же… Себастьяну доводилось бывать в этом переулке, и он с неудовольствием отметил, что мог бы и сам узнать, без подсказки. По кирпичу, темно — красному, особого винного колера, который встречался лишь на старых улочках Познаньска. По характерному фонарному столбу с желтою табличкой, где выгравировано было имя благодетеля, сей столб поставил, по камням мостовой, круглым, аккуратным. По витрине на втором снимке. И флюгере — сапоге на третьем… Впрочем, ныне его интересовала вовсе не мостовая, и даже не флюгер, каковыми местные сапожники донельзя гордились, сказывая, что будто бы делали эти флюгера в незапамятные времена, по особому разрешению… Женщина сидела. Пожалуй, на первый взгляд могло показаться, что ей, уже немолодой, стало дурно, вот она и присела прямо в лужу… Дождей в Познаньске уже недели две как не было. И все мало — мальски приличные лужи высохли. Толька эта, темная, черная почти, появилась не так давно. И в ней отражалась бляха луны. Себастьян сглотнул, сдерживая тошноту. Ему случалось повидать всякого. Вспомнился вдруг утопленник, которого месяц тому выудили, а с ним — и ведра два раков, которых санитары разобрали… съедят и не побрезгуют. Еще шутили, что так оно в природе положено, сначала раки едят человека, а опосля наоборот… …или та старушка, которая кошек держала, а после померла, сердце прихватило… и нашли ее только на третий день… …или одержимая, своих детей зарубившая… Нет, случалось повидать всякого, а потому Себастьян и сам не понял, отчего эта картина, почти мирная, почти пристойная, вызывала в нем столь неоднозначную реакцию. И он поспешил взять другой снимок. Лицо крупным планом. Искаженное страхом, и еще, пожалуй, болью. Разодранная шея… и не просто разодранная, гортань вырвали… Живот — дыра. Змеи кишок, стыдливо прикрытые подолом длинной черной юбки. — Это… не мог быть… человек? — говорить было тяжело, но Себастьян заставил себя пересмотреть снимки. Лихо… Не стал бы убивать. Он ведь совестливый. Он первый бы себя на цепь посадил, пойми, что с ним неладно… а ведь не далее как вчера встречались… Позавчера уже… Само то время, чтобы плеснуть в кофий заговоренного зелья. Нет, гнать такие мысли поганой метлой надобно. Лихо никогда бы… ни за что бы… и эту женщину он не убивал. Но кто-то хочет, чтобы подумали именно на него… и ведь подумают. — Кто ее нашел? — Дворник, — ответил Аврелий Яковлевич, дыхнув едким табачным дымом. — И да, сообщил он не только полиции… к моему прибытию от репортеров не протолкнуться было… Плохо. Мигом вспомнят прошлогоднюю историю, и Вевельского волкодлака приплетут, не разбираясь, виновен он или нет. Виновного так еще и отыскать надобно, а Лихо — вот он, в городе… Сказать, чтоб уехал? Оскорбится, дурья башка… или подумает, что и Себастьян поверил. Успокоиться. Лихо не при чем. Но вот отравление это своевременное весьма… будь Себастьян человеком… или не попадись ему в руки королевское колечко, как знать, чем нынешняя ночь закончилась бы… — Аврелий Яковлевич, — Себастьян перебирал снимки, осторожно поглаживая и острые углы карточек, и глянцевую поверхность. — А с вами-то ничего за последние дни не происходило… странного? Ведьмак усмехнулся, этак, со значением. — Верно мыслишь, Себастьянушка… приключилось. Цветы мне прислали. Лилии… Он тяжко вздохнул. — С проклятьем? — поинтересовался Себастьян. — Что? А нет… с ленточкою черной и открыткою. — Шутите? — Да какие тут шутки, — Аврелий Яковлевич стряхнул пепел на ладонь, а затем высыпал в раззявленный клюв фарфоровой утки. — Или думаешь, что у меня поклонница тайная завелась… — Ну почему поклонница… может, и поклонник… Ведьмак хмыкнул. — Венок болотных белых лилий… короной на твоем челе… — Это что, стихи? — Вроде того. — Аврелий Яковлевич! — Она очень любила лилии… колдовкин цветок, — он говорил, разглядывая несчастную утку с превеликим вниманием. — А я любил ее… и стихи вот писать пытался. Оду во славу… дурень старый… нет, тогда-то еще молодой, но теперь… Аврелий Яковлевич тяжко вздохнул: — Предупреждает она… О чем предупреждает, Себастьян уточнять не стал, чай, сам понимает, что ни о чем хорошем. А ведь почти поверил, что та, прошлогодняя история, в прошлом осталась. Демон сгинул. Колдовка мертва. Черный алтарь вернулся в Подкозельск, где ему самое место… На Лихо и то коситься перестали, говорил, вроде, что даже приглашали куда-то, не то в салон, не то на бал, не то еще куда, где людям на живого волкодлака глянуть охота… Себастьян тряхнул головой, что было весьма неосторожно, поелику голова эта сделалась вдруг неоправданно тяжелою, и он едва не рухнул с кровати. Подушка спасла. И одеяло, то самое, пуховое, в которое Себастьян обеими руками вцепился. — Полегче, — велел Аврелий Яковлевич, заметив этакую маневру. — Тебе, мил друг, в этой постельке до вечера лежать… — А… — А труп от тебя никуда не денется, — ведьмак дыхнул дымом, и Себастьян закашлялся. — За между прочим, курение вредно для здоровья! — заметил Себастьян, разгоняя сизый дым ладонью. — А у меня его и так немного осталось… — Так кто ж в том виноватый? — притворно удивился Аврелий Яковлевич. — Нечего всякую пакость жрать, тогда и здоровье будет. Замолчали оба. Следовало сказать что-то… но ничего в голову не шло. Вообще голова эта была на редкость пустой, и непривычность подобного состояния донельзя смущала Себастьяна. Он вновь поднял снимки… — Кто она? — Сваха, — Аврелий Яковлевич прикрыл глаза. — Профессиональная… заслуженная, можно сказать… О чем это говорило? А ни о чем. — Ты, Себастьянушка, не спеши… успеешь… крестничка моего пока не тронут, а с остальным управишься… только на будущее… перстенек королевский я силой напитал. Прежде, чем в рот чего тянуть, ты его поднеси. Ежель нагреется, то… |