Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
— Спасибо, дяденька. Вот. Вам передать велено. Он сунул букетик потрепанных маргариток, взглядом мазнул куда-то влево — Аврелий Яковлевич тоже глянул, но ничегошеньки не заприметил — и зашептал: — А ежели вам в охотку дознаться, кто старуху заприбивши, то сыщите Васятку кривоглазого… он тою ночью туточки был. Мальчишка отпрянул, попытался, однако Аврелий Яковлевич был быстрей. — Цветы откуда. — Дамочка дала. — Какая? — Красивая, страсть, — паренек обвис и захныкал: — Дядечка ведьмак, отпуститя… вот вам крест, ничегошеньки не ведаю… — Опиши. — Не ученый я писать… мамка померла, папка пьеть… сестрички малые на руках… плачут, хлебушка просют… — Не лги, — Аврелий Яковлевич сунул маргаритки в карман и отвесил пареньку затрещину. — Живы у тебя и отец, и мать. А сестер и вовсе нет. Брат старший. Парень насупился. — Рассказывай. — Так а чего сказывать? Сижу я, значится… с ящиком своим спозаранку так и вышел, а Микифка, который сапожник, нажрался. Скот скотом. И начал орать, что, я, де, своею рожею клиента пугаю. Я-то не пугаю. Я-то сапоги чищу! И любые так отчистить могу, что солнышко в них, як в луже будеть… ну я и пошел, с Микифкой-то чего лаяться? Он же ж здоровый, падлюка. Такой дасть разок, так весь дух и вышибеть. Присел у ворот, а люди ходют — ходют, спешают все. И никому-то сапогов чистить не надобно. Обидно. От обиды и жизненной несправедливости он и носом шмыгнул прежалостливо. Но Аврелий Яковлевич, будучи человеком не столько черствым, сколько имевшим немалый опыт общения с дворовым пацаньем, не расчувствовался. И вновь тряхнул. — А вы, дядечка ведьмак, и вправду зачаровать любого — любого способный? А дайте мне амулету, чтоб из Микифки жабу сотворить? Ото потеха будет! — Я из тебя сейчас жабу сотворю. — А у вас на то ордеру нету. Без ордеру людей в жабов превращать неможно! — Экий ты у нас правосознательный, — восхитился Аврелий Яковлевич. — А сам-то что? — Так Микифка — он же ж не человек. Гном. А папка кажеть, что от гномов все беды. Понаехали тут… Вторая затрещина, отвешенная вразумления ради, вернула паренька к исходной теме. — Сижу… горюю… а тут панночка одна подплывает… из чистеньких, небось, благороженная… — Благородная. — Агась, я так и кажу! У нее на роже написано, что из этих, которые там живуть… и говорит, мол, хочешь деньгу заработать? А я что? Кто ж не хочет? Я ведь не запросто так… я учиться пойду в университету. И законы все выучу. — Похвально. — А то… выучу и найду такой, чтоб всю нелюдь из городу выслать, — с немалой гордостью в голосе паренек завершил рассказ о нехитрой своей мечте. — Она мне злотень кинула. Сказала. Купишь, мол, маргаритков белых… пойдешь от сюда и отдашь ведьмаку, который с бородою… Паренек засопел. — И испросишь с него за то деньгу, — добавил он решительно. — Врешь, — Аврелий Яковлевич жертву отпускать не велел. — Вот те крест, дяденька ведьмак! — паренек широко, истово перекрестился, сразу стало понятно, что этак клясться ему не впервой. — Какая она была? — Красивая. — Высокая? Низкая? Волос светлый или темный? Лицо округлое? Квадратное? Глаза? — Да не глядел я! Нормальная была! Ежели б кривая или косая, я б запомнил. А туточки… Волос вроде темный… а может и нет… и не знаю! — он завыл, задергался. — Тихо, — прикрикнул Аврелий Яковлевич, уже понимая, что большего не добьется. — Теперь про приятеля своего рассказывай. — Так… побьет же… — Ничего. Тебе не впервой. Откуда ты знаешь, что он чего-то там видел? Паренек всхлипнул и, завидев кого-то, завертелся, норовя выскользнуть из пиджака. — Дяденька! Дяденька! Пожалейтя! Не допуститя полицейского произволу… схватили на улице… без ордеру… держать, допросу ведуть… а я, за между прочим, дите горькое… от мамки с папкой в первый раз ушел… Голос его громкий, визгливый, разносился по улице. — Цыц, — прикрикнул Аврелий Яковлевич. — Вот, Евстафий Елисеевич, свидетеля вам нашел. Утверждает, что будто бы видел, что ночью творилось… — Так не я! — взвыл паренек. — Не я видел! Васятка… его черед был! — Для чего? Свидетель Евстафию Елисеевичу доверия не внушал, ибо был тощ и плутоват, что кот бродячий. И актерствовать пытался, а значится, соврет — недорого возьмет. — Тут же ж колдовка жила… всамделишняя! Мы и ходили… кто не ссыт, тот ходил в окна заглядывать… ночью-то… я вот глядел, но давно ужо… а Васятке третьего дня приспичило… ну как, приспичило, проигрался он на желание. А все знали, что Васятка только на словах храбрый, а сам — ссыкло знатное. Вот ему и поставили, чтоб он, значится, сюда пошел и всю ночь колдовку сторожил. Паренек успокоился. — А Миха с Шустрым ужо за Васяткой глядели, чтоб он не мухлевал. Будет знать, как языком чесать… думает, что, ежель у него тятька лавочник, то и гоголем ходить можно… тьфу… — Стоп, — Евстафий Елисеевич подал знак, и Старик свидетеля поставил. — Значит, твой Васятка следил за домом? — Пацаны казали, что шел, трясся, что хвост заячий… к окнам самым и забрался… после, значится, в окно заглянул и брыкнулся, как девка… — паренек мазнул ладонью по носу и с сожалением добавил. — От я бы все увидел… а это… они казали, что как Васька брыкнулся, так из дома волкодлак вышел. Здоровущий! Косматый весь… в кровище… и с хвостом… ну, потянул носом, но видать решил, что Васятка дохлый, потому и жрать не стал. А тот обмочился! Ну, пацаны сказали, что обмочился. Паренек сплюнул меж дыру в зубах. — Они и сами попряталися, небось… — Что дальше было? — почему-то Аврелий Яковлевич был уверен, что на этом история ночного похождения не завершена. — Ну… они забоялися выходить, а то вдруг тварюка туточки где схоронилась? А после-то к дому дамочка пришла. — Какая? — А я почем ведаю? Васятка божится, что красивая… он ее через окошко углядел… ну, как очухался. Ну, значится, она приехала… а после мужик на коне прискакал. Злой, как… ну и в дом… и Васятко говорил, будто бы он на эту дамочку кричал, она ж смеялася только… потом с шеи чегой-то сдернула и мужик в волка обратился. Здоровущего такого… вот. Паренек вздохнул и с немалым сожалением добавил: — Меня тятька запер… я б вам все красивей рассказал, когда б сам… а он… эх… Аврелий Яковлевич только хмыкнул. Вот оно как складывается… |