Онлайн книга «Ловец бабочек»
|
В «Веселом вепре» нашлись свободный стол и графин с мутным первачом, которого стребовал Порфирий Витюльдович. - Кричал… случалось, что кричал… обзывал всяко… грешен, - он бил себя кулаком, и могучая грудь гудела… …Ольгерда потерялась где-то между мертвецкой и кабаком, но оно и к счастью… …хольмка откланялась… …время позднее. Хотя не так и поздно… куча бумажной волокиты… протокол опознания… показания, донельзя путанные… и вновь же Управа, где Себастьяна не ждали, уверенные, что занят воевода будет с хольмскою гостьей. И потому витал в холле сытный дух пирогов, а дежурный полицейский восседал за стойкою важно, с пузатой кружкою чая в одной руке и надкусанным пирогом в другой. Пред ним лежала газета, которую дежурный изволил почитывать. И пребывал в том благостном состоянии, которое не способно было разрушить и появление высокого начальства. …распоряжения. …и вновь допрос, на сей раз под протокол, и подпись, и помрачневший купец, липкое, лживое сочувствие Ольгерды, присутствие которой было неуместно. Но она, актриса, чувствуя эту неуместность, вцепилась в рукав Порфирия Витюльдовича, и оторвать от этого рукава без скандалу – а на скандалы Себастьян настроен не был – не представлялось возможным. А скандалы были бы точно лишними. …тихая просьба Катарины: ей требовалось немедля ознакомиться с вещественными доказательствами… …кляузники. …причитания Порфирия Витюльдовича, который преисполнялся осознанием, что сестра его и вправду мертва, а заодно уж убеждением, что в смерти ее он сам повинен своим равнодушием. Ибо человек неравнодушный кинулся б искать беглянку и тогда, глядишь бы, отыскал вовремя… …просители. …и нарастающее раздражение, которое требовало выхода, пусть и дорожками чешуи… - Вы тут рогами меня не пугайте! – возопил пан Мимиров, почти бесстрашно выставивши перед животом зонт немалого размеру. – Меня не такие пугали! У вас тут непорядки! …и кажется, Себастьян-таки вышел из себя, потому что вдруг отключился, кажется, рявкнул и виселицею пригрозил… и потом вдруг очнулся в кабинете один. Почти один. В углу, в кресле тяжеленном и неудобном, для просителей и посетителей предназначенном, устроилась Катарина. Не одна, но с бумагами. - Извините, - сказал Себастьян, пытаясь понять, куда подевался пан Мимиров. - Ничего страшного, - старший следователь взгляд от бумаг не изволили оторвать. – Скажите, а голову ему чем отделили? Почему-то ваш… эксперт обошел вниманием эту… деталь. И протокол с места происшествия… вы ведь не будете возражать, если я взгляну… - На место происшествия? …дежурный допил чай, и фуражку форменную надел, и тихо себе подремывал над газетою, в мечтах, пожалуй, видя себя воеводою. И Себастьяну отчаянно вдруг захотелось исполнить эту мечту. А что? Дать бы человеку власти, а самому бы… самому бы в тишь и покой участка, к газетке вот, коих Себастьян уж давненько не читывал за неимением свободного времени, к чаю да пирогам. Местечковым сплетням. Эх… …в квартире покойного живописца старший следователь провела без малого два часа. И если сперва Себастьян пытался наблюдать за нею, то после махнул рукой: будет что важное, скажет сама. Он устроился в креслице и, сцепивши руки на животе, закрыл глаза. Он не спал, нет. Может, самую малость… и очнулся, лишь когда Катарина коснулась плеча. - Все, - сказала она. - Совсем все? - Совсем. - И что? – ему было почти хорошо. Тепло. Уютно. И никто не требует в одночасье искоренить мздоимство, воровство и особо тяжкие преступления, которые, вот пакость, вершаться помимо высочайшего указания… - И ничего, - вынуждена была признать Катарина, которая выглядела несколько смущенной. – Ваш отчет был достаточно подробен… извините, что я… - Я бы и сам полез поглядеть, - извиняться ей было совершенно не за что. – Мало ли… свежий взгляд порой дает… - Ничего он не дал. Но голову отделяли не здесь. И кровь… она ведь не человеческая, верно? Себастьян кивнул. - Свиная. Со скотобойни принесли… но это ничего не дает. У нас кровью торгуют… - Для чего? Уж не для ритуалов запрещенных точно… - Колбасы домашние делают. Еще суп варят. Катарина поморщилась. Ну да, народную кухню Себастьян и сам с опаскою пробовал. - Уже поздно, - сказала она, поежившись. А ведь и вправду за окнами темень стоит… - И мне пора… …она откланялась. …а Себастьян пошел в «Веселого вепря» с намерениями, к слову, самыми что ни на есть благими: отужинать. Он мог бы и с квартирною хозяйкой, но почему-то благостная тишина собственной квартирки да пропитанные запахом табака стены больше не манили. От совсем не манили. В «Вепре» же сыскался Порфирий Витюльдович, который воеводу и завидел, и узнал, и изволил к себе за стол пригласить, благо, стол этот был обильно заставлен всяческой снедью. Были тут и уши свиные с чесноком, и студень из копыт, и щучьи щечки, и тушеный в горшочках мелкий картофель… Дичина всякая. Даже яблоки моченые, которыми Порфирий Витюльдович и закусывал. - Пей, - он собственною рученькой налил рюмку Себастьяну, и тот выпил, потому что… душа требовала. И яблоко принял. Закусил, не поморщившись. - Как же оно так, воевода? – жалобно спросил Порфирий Витюльдович. - Найдем, - Себастьян дал обещание спокойно. И сам уверился: найдет. Всенепременно. - Это правильно… найди и мне скажи… не надобно его судить… не надобно… я сам… своими руками… - и купец двумя пальцами вилку согнул в колечко… …в общем, покидал «Веселого вепря» Себастьян в изрядном подпитии и настроении скорей уж меланхоличном. Оттого, верно, и не стал пролетку звать, но решил прогуляться. Похолодало. Небо черное. Звезды белые. И снегом сыпануло мелким, что порох. Снег этот падал-падал… этак, к утру если, весь город занесет… Дымили трубы. Горел свет за редкими окнами… Холод отрезвлял. И становилось… не то, чтобы хорошо, однако лучше чем было. Где-то по пути и хмель сгинул… и вовсе… - Гуляете? – поинтересовались вкрадчиво за спиной. - Да ну вас, - Себастьян завернулся в крылья, которые от этакого перепугу появились, изводя на нет, что рубашку, что куртейку. А одежда, к слову, не казенная… - Простите, не хотел напугать. Так Себастьян ему и поверил. Тайник в шерстяном пальто с обильным лисьим воротником выглядел почти приличным человеком. Ишь ты, и шапку надел меховую, и зонт раскрыл, прячась не то от снега, не то от белого лунного глаза. |