Онлайн книга «Ловец бабочек. Мотыльки»
|
Простая житейская история. Катарина стояла над телом, понимая, что если сядет, то препозорнейшим образом уснет. И усталость была такова, что она даже угрызений совести не испытывала. Просто стояла. Покачивалась. И надеялась, что вид ее говорит сугубо о глубине размышлений. Меж тем в голове царила неприятная пустота. Падал снег. Мелкий такой. Он ложился и на тело, и на плиты, которые становились одинаковы, безлики, и в том чудился какой-то недоступный человеческому разуму смысл. Серое утро. Войлочное небо. Старая липа, чей ствол вызывающе черен, а ветви распластались по-над кладбищем. Плиты. И мавзолей, оставшийся с незапамятных времен. Тело, распятое на дереве вниз головой. Руки и ноги широко разведены, и потому поза при всей невозможности ее кажется вызывающе непристойной. Вывернута голова. Рот раскрыт в немом крике. Вспорот живот… — Скажи, что ее не собственными кишками привязали? — тихо спросил кто-то рядом. Стоило бы оглянуться, посмотреть, кто, но… сил не было. И Катарина моргнула. Да что с ней такое? …демон. …и разговор. …и бессонница, которая не бессонница даже, скорее страх закрыть глаза и… …и она все-таки уснула, наверное, потому что очнулась от грохота в дверь. Та ходуном ходила. И когда Катарина открыла, то увидела Хелега. — Собирайся. Тело нашли, — сказал он и развернулся. А Катарина, наверное, ошалев от усталости, спросила. — Ты убиваешь? — Нет. И ей так захотелось поверить. Она даже поверила. Ненадолго. Пока спускалась к машине, которую занесло снегом, но не так, чтобы вовсе не выехать. И уже очищая этот самый снег, Катарина подумала: верить нельзя. Хелег слишком хорошо ее знает. Потом была дорога, на которой пришлось сосредоточиться. И еще один вопрос: — Телеграфировали? — Да. Едет. Будет через час… …час. …и кладбище… и надо бы толковую версию создать, да только не думалось совершенно. Не о деле. Не о мертвой девушке, которая сейчас и на человека-то походила слабо… не о том, о чем стоило бы подумать. Катарина закрыла глаза и, кажется, задремала стоя, если пропустила появление князя. — Недоброго вам дня, — сказал он, протянув металлическую кружку. — Кажется, вам, как и мне, стоит взбодриться. Спать рядом с посторонними трупами — не самая лучшая идея. Кружку Катарина приняла машинально. И сделав глоток, выругалась. Мог бы и предупредить. — Осторожно, горячо, — любезно предупредил князь. Он тоже выглядел каким-то потрепанным. А вот кофе был крепок, черен до густоты и горек. От горечи этой скулы сводило, но сон отступил. И ясность сознания вернулась. Катарина заставила себя допить черную жижу до дна и, протянув кружку, сказала: — Спасибо. — Сочтемся, — князь отряхнулся и, окинув место действия пытливым взглядом, заметил. — А он у нас склонен к излишней театральности, я бы даже сказал — к драматизму. Это ведь не случайно? Ну да… вряд ли можно случайно привязать человека его же кишками к дереву. — Я не о том, — князь потянулся и смачно зевнул. — Все это… кладбище… рассвет… кто нашел тело? — Сторож. — Вот… и сообщил в полицию… и вы приехали немедля, увидали все… сторож давно здесь работает? Катарина пожала плечами: она понятия не имела, давно ли. — Давно, — сам себе ответил князь. — И полагаю, человек из бывших военных. — Почему… — Порядок… чтобы все пошло именно так, как задумано, он должен был быть уверен в нерушимости здешнего порядка. Обход в одно и то же время… и увидав вот этакое, не каждый человек сразу в полицию побежит. Одни убегут в страхе. Другие обмороком порадуют. Третьих и вовсе стошнит, как и четвертых. А чужая блевотина, согласитесь, вовсе не то, что хочется видеть рядом с произведением искусства. В словах князя была логика. Извращенная, странная, но меж тем логика. А главное, он оказался прав. Кладбищенский сторож, крепкий, пусть и в годах, мужчина, был хмур и мрачен. Он кутался в старый плащ и курил на редкость вонючие самокрутки. Ядреным запахом его табака пропахла крошечная сторожка. Здесь было чисто и по-своему уютно. Отскобленный до белизны пол. Стол, укрытый газетами. Топчан и печурка. В глаза бросались белоснежные занавески с вышитыми петушками, а еще огромные рыбацкие сапоги. — Баба, — изрек сторож, сплюнувши на пол, после спохватился, посмурнел. — И хвостатый… я таких, как ты, паря, на столбах вешал! — Это навряд ли, — весело отозвался князь. — Таких как я слишком мало, чтобы расходовать нас столь бездарно… — Ишь, языкастый… и наглый… дружите, стало быть? — Как кошка с собакой, — князь устроился на низеньком стульчике, и сидеть на нем было по всему неудобно. Острые колени князя торчали едва ль не выше плеч, сам он изогнулся, ухитрившись втиснуться меж топчаном и столиком. — А оно по-другому и не буде… — сторож вытащил папироску, обмял ее и, кинувши взгляд на Катарину, поинтересовался. — Не сомлеет? — Не должна, — ответил почему-то князь. — Она крепкая. — А все одно баба. Баба и на службе… — Куда мир катится… — Оно и верно, — эти двое, похоже, непостижимым образом сумели найти общий язык, и Катарине оставалось лишь не вмешиваться. — Значит, ничего не слышал? — князь дым вдохнул и, прищурившись, заметил. — А табачок хороший. «Черная карта»? — А то… разбираешься? — Не без этого… — Будешь? — сторож подобрел и протянул портсигар, как успела Катарина заметить, именной. — Воздержусь. — Оно и верно… табачок — для здоровья вреден… так моя баит… все канючит, мол, кидай, кидай… а как кинуть, когда я уж тридцать годочков смалю… и смалить буду… даст Хельм, до самое… Он вздохнул и, затянувшись, продолжил. — А слыхать… я на ухо туговат… одно вовсе никак, а другое вот закладывает на мороз. Ваши чем-то на Подовецкой когда бахнули, то меня и накрыло. Балкою по башке… спал… мы тогда крепко накатили, я и отрубился, а очнулся — мать мою за ногу… орут, матюкаются… воют… огонь, дым повсюду… ну я только поднялся на ноги, а оно как хряснет по башке, я и ушел. Уже в госпитале очухался, а там и под списание… — Тогда сторожем и устроились? — А то… сперва-то помыкался, то туда, то сюда. Никуда брать не хотят. В документах значится, что я башкою ударенный, кому оно надо? А туточки… туточки с радостью… |