Онлайн книга «Ловец бабочек. Мотыльки»
|
Бавнута явилась в дорожном сером платье. Волосы зачесаны гладко, заплетены в косу. Лицо бледное, изможденное. Губы поджаты. Взгляд прямой. Раздраженный. Последним на зов появился незнакомый Себастьяну, но тем не менее раздражающий видом своим, господин. Причем нельзя было сказать, что именно в облике сего господина вызывает такое отторжение. Грязная ли белая рубаха, бесстыдно распахнутая, обнажающая грудь. Или сама грудь с черно-белым рисунком, который, казалось, был подвижен. Змей? Дракон? Или дело в выражении лица? Надменен? Леноват? И явно не понимает, по какой это надобности оторвали его от дел важных? А вот взгляд блуждающий, этакий пьяноватый… — И что, позвольте узнать, происходит? — голос низкий и с хрипотцой, заставившей Катарину вздрогнуть. Она, застывшая было у окна, повернулась на этот голос. Может, нос ему сломать? Не то, чтобы желание было неестественным, следовало признать, что иные люди самим своим существованием побуждали к насилию, скорее уж несколько неожиданным. Халат поверх рубахи. Сетка для волос, сбившаяся на затылок, обнажившая и припухлую полосу лба, и пряди волос, смазанные воском столь щедро, что гляделись они жирными. Штаны домашние мятые. Тапочки шелковые с кистями. И томный осоловевший слегка взгляд. — Это Вилли, мой родственник, — сказала панна Белялинска, одарив родственника взглядом, полным этой самой родственной любви. — Приехал в гости. — Гости-кости, — Мария рассмеялась собственной шутке. — Родственник… дядюшка… а этот дядюшка… знаете, что он делает? — Девочке дурно! — панна Белялинска разом передумала изнемогать от неведомой хвори и, подскочив к дочери, обняла ее. А заодно уж рот открыла. — Объясните в конце концов, что здесь происходит, — потребовала Бавнута. — Мне собираться надо… — Уезжает… сестричка уезжает… — Дорогая, что ты такое говоришь? — То и говорю, — Бавнута пригладила волосы. — Мне надоело жить в этом безумном доме. И меня ждут… — Ждут ее… как же… гений живописи наш… куда без нее… — Заткнись. — Вот такая моя семья, — пан Белялинский обвел комнату. — Мила и разнообразна… а главное, все преисполнены друг к другу горячею любовью. Впечатляет? Себастьян кивнул. Еще как впечатляет. А главное, что сам он едва не стал частью этой пусть и небольшой, но очаровательной семьи. И неизвестно, какому богу свечку ставить, что не стал-таки… — И все-таки, — Бавнута щелкнула пальцами. — Для чего мы здесь собрались? — А вы не слышите? — Катарина склонила голову набок. Сейчас, в полумраке, она казалась много моложе своих лет. Или же, напротив, выглядела аккурат на возраст свой? И залюбоваться бы, да мешает… что мешает? Ничего. Просто… шкура чешется этак, нехорошо, предупреждая, что того и гляди прорежется неприличная для человека светского чешуя. А там и до крыльев недолго, что вовсе некомильфо-то будет. Себастьян тихонечко отступил к стене и потерся плечом, пытаясь утихомирить зуд. Приворотное? Отнюдь. Всплеска симпатии к кому-либо из находившихся в комнате он не испытывал, скорее уж желание немедленно оную комнату покинуть. И не только комнату, но и дом. Побыстрей. Пока не поздно… — Что мы должны услышать? — поинтересовалась Бавнута и, подобрав юбки, направилась к дверям. Но те закрылись и так резко, будто кто-то стоявший за порогом, захлопнул их. Звук ударил по нервам, и крылья едва не выстрелили, укрывая Себастьяна от неведомой опасности. — Вой, — Катарина потрогала мочку уха. Не проколоты. И серег не носит, как и цепочек, браслетов, а ей бы пошли браслеты, руки у нее красивые, с тонкими запястьями и длинными кистями. Пальцы тонкие… — Ветер, — нервически произнесла панна Белялинска и повторила, сама себя убеждая, — это всего-навсего ветер. По осени здесь частенько ветра бывают. — Думаете? Улыбка Катарины Себастьяну совсем не понравилась. Этакая… с легкой безуминкой, а еще с сожалением, будто бы знала она что-то, ему недоступное. Не только ему, но и прочим, в комнате собравшимся. Пан Белялинский поежился и проворчал. — Из окон тянет. — Я же говорю, ветер. А вы тут… устроили… — У них фантазия богатая, — поддержал супругу пан Белялинский. — Представляешь, заявили, что будто бы я занимаюсь контрабандой! — А вы не занимаетесь? — поинтересовался Вилли который занял самое дальнее кресло, сдвинувши его в угол. И ногой этак качнул, едва не потерявши тапочек. — Нет, конечно! — не слишком искренне возмутился пан Белялинский. — А зря… Катарина вздрогнула и жалобно поинтересовалась: — И теперь не слышите? …далекий скрежет. И стон будто бы, протяжный, тяжелый. Вздох. И совсем рядом — дробный стук, то ли каблуков, то ли когтей. — У нее слуховые галлюцинации, — Бавнута дернула головой, — а мы тут должны это вот… С подоконника скатилась вазочка. Дешевенькая, из тех, которые продают по три медня. Даже удивительно, как вазочка эта очутилась здесь. Она катилась обманчиво медленно… Упала. Рассыпалась прахом. — Сильно сквозит, — воскликнула панна Белялинска. — Но сквозняки — это еще не преступление… — Сквозняки — да, — Катарина проводила вазочку прахом и повернулась к Себастьяну, — но вот… Вздохнула. И тихо произнесла: — У вас есть еще шанс. — А эта лапочка откуда? — Вилли лениво потянулся. — Такая строгая… люблю строгих… — Этот урод опять наширялся, — произнес Анджей брезгливо. — Кто бы говорил… — Господа, пожалуйста, не надо ссориться… — А мы не ссоримся, мамаша, — Анджей ковырнул ногтем меж зубов. — Мы так… исключительно по-родственному… значит, в контрабанде обвиняют? — Пока не обвиняем, — уточнил Себастьян и заставил-таки себя отойти от стены. — Пока — это хорошо… — Вы виновны, — голос Катарины звучал глухо, надсадно. — В чем? Простите, но я не намерена выслушивать подобное в собственном доме! — панна Белялинская вскочила, но Себастьян велел: — Сядьте. И она подчинилась. Катарина разжала руку и, подняв, продемонстрировала револьвер. А потом положила его на подоконник. И повернулась к Себастьяну. — Это гончие Хельма… сперва я думала, это наведенное… демоны… но мой демон притих. И пахнет. Ощущаете запах? |