Книга Чувствуй себя как дома , страница 31 – Мария Британ

И вышей себя вечером заново. В книге.

— Мне нужно докопаться до правды. — Я метаюсь из угла в угол, перескакиваю взглядом с мультяшной картины на высохшую ромашку в вазе. С миниатюрного стола на круглое зеркальце. — В этой комнате что-то… не так. Мне не очень хорошо. Вы не общались с моей мамой? Ее звали…

— Тора. — Вячеслав изучает мои родинки над бровями и даже не пытается скрыть любопытство. — Общался.

Я прислоняюсь к стене виском. Вокруг меня пляшут мебель, вещи, занавески… И только этот человек с морщинами на лбу и мутными глазами не движется. Мама была с ним знакома. Возможно, она хлопала его по плечу. Возможно, на прощание говорила «до завтра». Возможно, ерошила его волосы.

А сейчас рядом с ним — я.

Вячеслав для нас как телефон — связь виртуальная, почти неощутимая, но я знаю, что она есть. Нужно лишь нажать на правильную кнопку и ни в коем случае не класть трубку.

— Откуда вам известно, кто я?

— Твои родинки. Тебя бог пометил, девочка.

— Расскажите о ней.

Вячеслав мрачнеет и, распахнув окно, вдыхает свежий воздух. Должно быть, ему надоел запах яблок.

— Я любил ее, но мы расстались.

— Почему?

— Она обожала летать. А я предпочитаю землю.

— Как вы познакомились?

Вячеслав отмахивается от моего вопроса, как от сигаретного дыма.

— Я спас ее от воров.

Тик-так.

Скоро я завизжу будильником и распадусь на шестеренки.

— И вы не пытались… отрастить крылья?

— Пытался. Всю жизнь пытался. А потом отчаялся, захотел пригвоздить ее к земле. Но… не вышло. Я мечтал задушить ее, девочка.

Ответ стынет в горле. Ладони Вячеслава, огромные, как море, с черными ногтями сжимаются в кулаки. Мое воображение дорисовывает в них шею мамы.

Я пячусь. Игрушечная комната уже не мельтешит перед глазами и убийственным уютом напоминает маленький склеп. Если я не сбегу — она станет моим домом.

— Что вы натворили… — лепечу я.

Вячеслав садится на подоконник. Смеется. Нет, не так. Прожигает себя смехом. Радуется, наверное, что я никуда не денусь.

— Да не боись. Ничего я с ней не сделал. Как встретил ее, понял — не смогу. И злость вся сразу улетучилась.

Я упираюсь лопатками в стену.

— Тогда что с ней случилось?

Вячеслав не успевает произнести ни слова: на веранде раздаются шаги.

— Кто это? — вскидываю брови я и оглядываюсь.

Но Вячеслав не отзывается. На пороге комнаты появляется пожилая женщина в черном платье и красной шляпе с полями. Непропорциональная, высокая, словно ее растянули, как дрожжевое тесто.

Она снимает шляпу и бросает ее на кровать.

— Кто вы?

И смотрит в пустоту. Куда-то, где нет ни людей, ни миниатюрных спален.

— Я… коллега Вячеслава. А вы его мать, да?

— О ком вы, дорогая? — недоумевает женщина. — У меня нет сына.

Я поворачиваюсь к окну и ужасаюсь: Вячеслав исчез. Лишь ветер треплет занавески.

— Секунду назад он был здесь. — Комната тает, как воск, и вместе с ней таю я. — Мужчина. Клялся, что это его дом. Думаю, он сбежал через окно…

Женщина обходит спальню, быстро, дергано, а затем — каменеет в метре от меня. Раскалывается, сдирает кожу, слабеет. И пялится на мои родинки. Странно: в городе на них никто не обращает внимания, а в поселке они… гипнотизируют.

— Что с вами?

— Нет-нет, я в порядке… Аня.

— Да кто же вы?

Я чувствую себя известной актрисой. Куда бы я ни пошла, с кем бы ни говорила — спина болит от налипших взглядов. Все в курсе, кем я была, кроме меня самой.

— Зачем ты приехала? Зачем? — Женщина впивается пальцами в мои плечи, срастается со мной. — Возвращайся в город!

Ее глаза скоро выпадут и закатятся под кровать. Ногти — проткнут меня, как игольницу. Исказившиеся губы — лопнут.

— Я ищу себя. Поможете мне?

Еще немного — и этот вопрос потеряет смысл. Состарится и обзаведется морщинами.

— Пожалуйста. — К горлу подступают слезы — это она, странная женщина, выдавливает их из меня цепкими пальцами. — Мне больно.

Как же мне больно.

Я становлюсь такой же сухой и высокой. Женщина тянет, тянет меня за собой, а кости превращаются в тонкие палки.

— Живые дома. Они не примут тебя. Ты слишком долго не приезжала. Я умоляю тебя, Аня… Ты же хорошая девочка. Не дружи с домами.

— Но…

— Уезжай, идиотка!

Я вытираю слезы тыльной стороной ладони. Женщина сумасшедшая, как и Вячеслав. Эти двое ничем мне не помогут.

Вырвавшись, я пячусь к кукольному столику. Хватаю карандаш и листик, записываю номер.

— Если все же решите поговорить начистоту… Звоните.

А после — шагаю прочь.

Я бреду по улице и наблюдаю за людьми. В косынках и с косами, в очках и без, молодые и старые, в резиновых сапогах и во вьетнамках — все разные. Но сумасшествие их объединяет.

Эта огромная машина, запущенная в далеком прошлом и называющаяся поселком, дала сбой. Она разваливается, искрит и отдает гарью, но никто не чует запаха. Машина ревет все громче и громче и, когда ее голос осипнет, она взорвется. Море уцелеет. Мы — нет.

Но пока люди пашут. Тонут в собственном поте. Улыбаются друг другу и прогоняют чужаков. А по вечерам пьют чай и беседуют с домами.

* * *

Мне снится огонь. Он везде. Он пожирает мои руки. Я развеваюсь пеплом и со мной развевается дом. Мы рушимся, потому что срослись миллиарды лет назад.

Я зову на помощь, но никто не слышит. Или никто не хочет слышать. Умоляю, чтобы кто-нибудь собрал меня заново, посадил в автобус и отправил на другую планету — подальше, подальше от тиканья.

Я кричу, но из горла вырывается лишь скрип лестницы.

Я моргаю, но все, что у меня получается, — хлопать окнами.

Я плачу, но слез нет, — есть только протекающая крыша.

И мама. Голос мамы, громкий, чистый, заглушает даже тиканье. Она ищет меня — тщетно. Я растворилась в штукатурке.

Рас-тво-ри-лась.

Я просыпаюсь внезапно. Словно кто-то швыряет меня обратно в кровать. Безжалостные полуденные лучи обжигают кожу, но это приятное тепло.

Я больше не горю.

Я больше не дом.

На часах — полдень. До трех утра я писала главу. О тайнах Градинаровых, о тайнах поселка и… о свих — тоже.