Книга Чувствуй себя как дома , страница 38 – Мария Британ

Скрывает что-то. Да, именно скрывает.

Лидия залпом выпивает чай, подозрительно отдающий спиртом.

— Для начала уясни кое-что: тот, кто интересуется огнем и часами, рискует сгореть сам.

— Почему?

— Потому что это не твой мир, а гостям здесь не рады. Дома умеют строить виселицы, не сомневайся.

— Перестаньте запугивать меня своими сказками! — вспыхиваю я, а у самой руки дрожат так, что чай едва не выплескивается.

— Существует легенда: дом, познавший огонь, но не погибший, находится и в мертвом, и живом мире одновременно, — усмехается Лидия и наклоняется ко мне. На зубах — кляксы фиолетовой помады. — Такие дома навечно связаны с призраками, а призраки любят исполнять мечты. Не бесплатно, естественно. Поэтому люди приносят им подарки — фотографии, письма, книги, украшения. Такой вот обмен.

— И… У кого-то сбывалось?

— Ты ведь сама знаешь ответ. Или хотя бы догадываешься. Не будь дурой, герой.

Я допиваю чай. Тошнотворная сладость течет по пищеводу.

— А вы верите?

— От моего «нет» что-то изменится?

— Мне важно…

— Не связывайся. Мы даже не представляем, о чем мечтаем. — Голос Лидии высыхает и рассыпается песком по полу.

— Вы жили в поселке, когда мне было десять?

Лидия молчит, кот сворачивается клубочком. Лишь жужжание вентилятора нарушает тишину.

Хотя нет, все же это тиканье в моей голове.

Напряжение растет, лязгает, двоится, но, к счастью, Лидия произносит:

— Да. Ваш дом был красивым.

— Вы часто видели нас?

— Маму твою… Маму — да. Тебя — нет.

Мне чудится, что Лидия хочет схватить меня и швырнуть в клетку. Что эта загадочная старуха хранит ее специально для гостей.

— Неужели я… не гуляла по поселку? Почему нет?

— Мы гуляли в разное время.

— Что вам известно о моей маме?

Лидия расплывается в улыбке. Морщины текут по глазам. За этой старой пятнистой кожей прячется что-то важное, но старуха не желает со мной делиться.

— Тора любила фиолетовый. Бегать и падать. Играть на скрипке. Тартини.

— Джузеппе? — внезапно осеняет меня. — Какую композицию?

— «Дьявольскую трель».

— Мне бы найти человека, который играет на скрипке… — закусываю губу я. Пальцы впиваются в ручки кресла. Еще немного — и я пущу корни.

— Диана. Играет превосходно. Виртуозно, — сообщает мне Лидия шепотом, как давней подруге о свежей сплетне.

— Отлично.

Я поднимаюсь.

— Надеюсь, тебе понравился чай, Аня.

— Да, спасибо… — …волшебница, а не повар. — Мне пора.

И я спешу, спешу — на обед, заняться книгой, поплавать в море — куда угодно, лишь бы подальше от засахаренных обоев и законсервированной хозяйки.

Кот мчится за мной.

— Ты ему понравилась.

— Правда? — хмыкаю я.

— Чистая.

Гроза вновь об меня трется.

— Защитить пытается.

— От чего?

— От домов, герой. От домов.

Я киваю и шагаю прочь. Герой. Лидия словно привязала меня к себе.

Перед глазами снова и снова всплывают губы с фиолетовой помадой.

* * *

Я стучусь к Ди и успеваю миллион раз отругать себя за страх и нерешительность, прежде чем замок щелкает. В нос бьет запах яблок. Лишь в псевдо-доме Вячеслава я слышала его так же отчетливо.

— Заходи, — роняет Ди и прислоняется к дверному косяку. Белое кружевное платье — или ночная рубашка? — электризуется, липнет к ногам.

Я проскальзываю в номер. Эта комнатка меньше моей. Чересчур громоздкое кресло выглядит, как огромная бородавка на молоденьком личике. Подоконник завален яблоками, а на кровати лежит потрепанная записная книжка с котом на обложке.

Вопрос бьет в спину внезапно:

— Долго пялиться будешь?

— А? Что? — моргаю я. — Нет. Я не пялюсь.

Ди подплывает окну, хватает яблоко и впивается в него зубами.

— Будешь? Сегодня купила. Вкуснотище.

— Сыграй мне на скрипке, пожалуйста, — неожиданно легко для самой себя выдаю я.

Ди бледнеет и, кажется, сливается с цветом платья. Смотрит на яблоко так, словно мечтает его раздавить.

— Вот как. Что именно? И зачем тебе?

— Чтобы вспомнить. Мы ведь с тобой знакомы, да?

Ди отправляет огрызок в открытую форточку и ныряет в шкаф. На пол летят платья, крутки, фиолетовые колготки, и уже через миг на это разноцветное месиво из тканей падает скрипка.

— Что играть?

— «Дьявольскую трель».

Ди прижимает инструмент к шее. Лицо бледнеет еще сильнее, руки трясутся, будто она едва сдерживается, чтобы не огреть меня скрипкой.

— Не пожалеешь потом?

— Только если не вспомню.

Ди касается смычком струн и начинает играть — быстро, метко, четко. Тонкой извилистой тропкой выкладывает дорогу в ад. Усмехается, зовет меня за собой и беззвучно шепчет: «Добро пожаловать домой». Я не узнаю этот дом, не вижу тропки. Я следую за музыкой. А музыка выдергивает из моего естества ниточку за ниточкой, распарывает до основания и вяжет меня заново. Неумело, криво, запутывая все больше и больше.

В висках молотом — тик-так. Снаружи — дорога в преисподнюю.

Добро пожаловать, добро пожаловать…

Танцуй, танцуй, танцуй…

Ди ускоряется. Я отстаю от нее, срастаюсь со стеной, жмурюсь, но музыка тянет, тянет меня дальше. Размазывает по полу.

Мам, включи на ночь каприс номер двадцать четыре. Я без него не усну.

Мам, я вчера чуть не утонула, представляешь?!

Мам, а давай погуляем?

Ма-а-а-м, научи меня кататься на велосипеде.

Мама!

Но мама не любила кататься на велосипеде и не гуляла со мной. А вот Паганини — гулял. Раскрашивал улицы в зелено-серый и постоянно куда-то торопился.

Я же торопилась только к маме — чтобы она погладила мои родинки на лбу и в очередной раз произнесла: «Тебя поцеловал бог». А я почему-то думала, что меня заклеймили в преисподней.

Мама считала, что ад простирается вокруг дома. Я — не могла жить в нашем раю. Мне было тесно. Я задыхалась и кого-то искала.

Или наоборот — пряталась. Под кроватью. Господи, как же мало оттуда видно! Я, например, однажды следила из-под кровати, как мама сует мой подарок ко дню рождения в шкаф, и ничегошеньки не разглядела. Но чтобы подружиться со смертью, крохотной полоски обзора мне вполне хватило. Эта дама… пахнет полынью и железом. Тикает. Как же бойко она тикает!