
Онлайн книга «Чувствуй себя как дома »
— Почему? Я пялюсь на идеально подстриженные усики доктора, идеальные ногти, идеально уложенные седые волосы. Нет, этот идеальный человек мне не поможет. Он живет в идеальном доме и ходит на идеальную работу, а по вечерам его ждет идеальная жена, готовящая идеальные кружевные блинчики. По воскресеньям идеальные супруги копаются в идеальном саду и выращивают идеальные розы. У них идеально чистый рассудок. И идеально прозрачная жизнь. — Мне пора. Извините, — буркаю я и, подскочив, бросаю взгляд на собачку. Не кивает. Осуждает мое безумие. — Анна, чего вы боитесь? Обещаю, это останется между нами. — Х-х-х-орошо. — Я сползаю обратно в кресло и кладу ладони на обтрепанные ручки. Отдираю кусочек материала, переключаюсь на запястье. Так больнее и действеннее. — У меня галлюцинации, доктор. Это все из-за книги… Петр Святославович ловит каждое мое слово и слабо улыбается. В детстве было так же. Его безмятежность успокаивает — значит, не сдохну. Он назначает антидепрессанты, говорит, это стресс. Хвалит, что решилась вернуться в поселок. В последний раз, когда я была на приеме, даже думать о доме боялась. Это хорошо. Ты вылечишься. Скоро твоя баклага вновь наполнится рассудком. Петр Святославович прописывает мне какое-то успокоительное и отдает портрет Вячеслава. — Случайно не на художника учитесь? У вас талант. — Поднявшись, он подплывает к шкафу. — Я сохранил ваши детские работы. Помните, с каким воодушевлением вы рисовали, когда боялись? Если вам интересно… — Я с радостью их заберу! В висках тикает все громче. Подрывник торжествует. Петр Святославович всучивает мне стопку рисунков. Я пихаю их в сумку, и плевать, что листик с рецептом помнется. Я выброшу его в ближайшую урну. Теперь я доверяю лишь внутренним часам, а они против пилюль. Я благодарю Петра Святославовича и шагаю прочь. * * * Утренний туман впитывает меня. Я в белом коконе, и лишь вдалеке темнеет пятно, крохотная родинка под названием «больница». В ней работает идеальный человек с идеально уложенными седыми волосами. Я бы разобрала ее, как конструктор, но… Все бесполезно. Я — бесполезно. Подрывник пляшет, барабанит по вискам, умоляет сжечь рисунки. Под музыку. Под «Дьявольскую трель». Нота за нотой она вышивает мои нервы, плетет из них морские узлы. На эту больницу-родинку, должно быть, израсходовали всю коричневую краску в мире. Я чувствую, она уже поставила мне диагноз. Вынесла приговор. Но я… Я могу описать Вячеслава до мельчайших деталей. Павла и Илону — тоже. Они существуют. Я бреду по израненному тротуару. Хрущу камушками. — Эй! Копье. Громким «эй» в меня метнули копье. Оно попало в десяточку — как раз между лопаток. Если бы голосам измеряли температуру, у этого термометр бы лопнул от холода. Таких северных людей не бывает. Ди. Она летит ко мне прозрачным воздушным шариком, легким и невесомым, но земное притяжение почему-то действует на нее и не позволяет раствориться в облаках. — Ты откуда? — недоумеваю я. — Тебя жду. — Меня? — Да. Я с тобой в автобусе ехала, слепая ты идиотка. — Зачем? — Чтобы ты, дура, наконец, догнала: психологи тебя не спасут, — криво ухмыляется Ди. Ее рот расходится, как молния в сумке. Вот-вот выпадет что-то важное. — Ты подслушала мой разговор с сестрой? Ди закатывает глаза. — Да не напрягайся ты так. Не бывает полностью нормальных. Правда, есть те, кто притворяется. Но от них лучше держаться подальше. Зачастую они стирают пододеяльники в крови. — Что ты несешь? Ты… Ты в курсе, что твоего брата не существует? Звучит паршиво. Прокисшая фраза, расслоившаяся. — Бред. Мой брат — другой Павел. Они тезки, ясно тебе? Я бы засмеялась на всю улицу, а потом — танцевала бы, пока земля бы не проломилась, но… Что-то мне мешает. Что-то склеивает губы, руки и ноги. У меня получается выдавить лишь одно: — Честно? — Более чем. Неповоротливо, неуклюже, как металлический солдатик, я разворачиваюсь к остановке, но Ди преграждает мне путь: — Давай прогуляемся. — По городу? — Нет… По поселку. В городе прогулки бессмысленны. А у нас я проведу тебе экскурсию. На ее шее висит фотоаппарат — новейший, со съемными линзами. Странно, что я не заметила его сразу. Я фыркаю: так вот, что утяжеляет ее! Мне почти физически больно наблюдать, как он топит Ди на дне тропосферы. Мы тормозим автобус. Грязный и умирающий, он точно уже отпраздновал пятидесятилетний юбилей. Возможно, я когда-то была здесь. Возможно, я смотрела в окно, которое теперь не закрывается, а рядом сидела мама. Возможно, мы держались как раз за тот облезший поручень, где сейчас нацарапано матерное слово. У меня в голове роятся тысячи вопросов. Скорее всего, Ди сумеет ответить на них. Я молюсь, чтобы сумела. И если так… Я согласна гулять с ней хоть до вечера. Главное, чтобы после я дописала книгу и дописала себя. Автобус выплевывает нас между полосой леса и первыми хижинами. Поторапливая меня, Ди устремляется вглубь поселка. Вынюхивает что-то, крадется, как хищник на охоте. — Ты чего? — интересуюсь я, но мой голос застревает в ветках деревьев. Шелестит вместе с листьями. Из-за поворота вырастает почерневшая от старости хижина. Ди как ни в чем не бывало перемахивает через забор и исчезает за засохшими кустарниками. Или у меня галлюцинации, или… — Ты куда? Рехнулась? Не бывает полностью нормальных. Во всем этом безумии я нахожу лишь один плюс: Ди не стирает пододеяльники в крови. К счастью, туристы в дообеденное время загорают на пляже, а коренные жители торгуют. Если повезет, нас не арестуют. Чертыхаясь, я перелезаю через раскаленную металлическую ограду — почти барбекю. Ди тем временем проскальзывает между лозой винограда и стеной. Я догоняю ее и шиплю на ухо: — У тебя совсем крыша поехала? — Это развлечение. Поняла? Развлечение. Не нравится — проваливай. — Мы лезем в чужой дом. — Я скорее констатирую факт, чем пытаюсь возразить. Конечно, правильнее было бы схватить эту полоумную за ворот и хорошенько встряхнуть, но… кого мне тогда расщеплять на буквы? Ди вцепляется в доску, торчащую из земли, подпрыгивает к мутному окну и сует ее в щель между потрескавшимися рамами. Взламывать у Ди получается быстро и бесшумно, словно она управляет домом мысленно. |