Книга Запри все двери, страница 28 – Райли Сейгер

– Они тоже жили в Бартоломью?

– В этой же квартире, – отвечает Ник. – Как я и говорил, она принадлежит моей семье уже много лет.

Я листаю альбом, разглядывая хаотично расположенные фотографии. Калейдоскоп разных форм, размеров и эпох. Цветная фотография малыша, выдувающего мыльные пузыри – по-видимому, Ника, – соседствует с черно-белым снимком пары, жмущейся друг к другу на фоне заснеженного Центрального парка.

– Мои бабушка с дедушкой, – говорит Ник. – Тилли и Николас.

На следующей странице я вижу прекрасную фотографию еще более прекрасной женщины. Она одета в атласное платье. На руках – длинные шелковые перчатки до локтей. У нее иссиня-черные волосы и кожа белая, как алебастр. Острые черты ее лица соединяются в завораживающее неотразимое целое.

Она смотрит прямо в объектив своими странными, но знакомыми глазами. Ее взгляд словно бы устремлен прямо на меня. Я уже видела этот взгляд. Не на фотографии, а в жизни.

– Она так похожа на Грету Манвилл, – говорю я.

– Это ее бабушка, – объясняет Ник. – Ее семья несколько десятилетий дружила с моей. Они жили здесь много лет. Грета, как здесь говорят, потомственный жилец.

– И ты тоже.

– Да, пожалуй. Последний из длинной череды.

– У тебя нет братьев или сестер?

– Нет. А у тебя?

Я гляжу на фотографию бабушки Греты. Она похожа на Джейн. Не столько внешне, сколько своей аурой. У нее беспокойный взгляд. В нем сквозит жажда перемен.

– У меня тоже, – говорю я.

– А родители?

– Они скончались, – тихо отвечаю я. – Шесть лет назад.

– Мне очень жаль, – говорит Ник. – Это тяжело. По себе знаю. В детстве нам кажется, что родители будут жить вечно, а потом вдруг оказывается, что это не так.

Он кладет куски пиццы на тарелки и ставит их на круглый столик в столовой. Мы садимся рядом, так, чтобы видеть, как на Центральный парк опускаются сумерки. Все это очень напоминает свидание, и я начинаю нервничать. Я так давно не ходила ни с кем на свидания. Успела забыть, каково это – быть нормальным человеком.

Вот только в этом нет ничего нормального. Нормальные люди не ужинают с видом на Центральный парк. И не наслаждаются обществом симпатичного врача, живущего в одном из самых знаменитых зданий Нью-Йорка.

– Скажи, Джулс, – говорит Ник, – чем ты занимаешься?

– То есть, кем работаю?

– Да, именно.

– Присматриваю за квартирой.

– А кроме этого?

Я тяну время, пережевывая пиццу. Может быть, Ник устанет ждать ответа и сменит тему. Но моя надежда не оправдывается, и я вынуждена признать горькую правду:

– Пока ничем. Меня недавно сократили, и я еще не нашла новую работу.

– В этом нет ничего страшного, – говорит Ник. – Может, оно даже к лучшему. Чем бы ты действительно хотела заниматься?

– Я… Я не знаю. Никогда не задумывалась.

– Никогда? – Ник так удивляется, что кладет свой ломтик пиццы обратно на тарелку.

Конечно, задумывалась. Когда была молода и полна надежд. В десять лет я хотела стать балериной или ветеринаром, не имея ни малейшего представления о тяготах этих профессий. В колледже я изучала английскую литературу с надеждой стать редактором или учительницей. Но потом, уехав вслед за Хлоей из Пенсильвании в Нью-Йорк, вся в долгах, я не могла позволить себе ждать и подыскивать, что мне нравится. Мне нужна была работа, любая работа, лишь бы она оплачивала счета и продукты.

– Расскажи о себе, – говорю я Нику, отчаянно желая сменить тему. – Ты всегда хотел быть хирургом?

– У меня не было особого выбора, – отвечает он. – Все ждали, что я им стану.

– Но чем бы ты действительно хотел заниматься?

Ник улыбается.

– И то верно.

– Око за око.

– Тогда я отвечу иначе. Я хотел стать хирургом, потому что с самого раннего детства знал об этой профессии. Все мои предки, начиная с прадеда, были хирургами. Я знал, как они гордились своей профессией. Они помогали людям. Спасали тех, кто был на волосок от смерти. А иногда они были словно мистики, возвращавшие мертвых к жизни. Конечно, я мечтал пойти по их стопам.

– Должно быть, им сопутствовал успех, раз они смогли позволить себе квартиру в Бартоломью.

– Мне очень повезло в жизни, – говорит Ник. – Но, знаешь, эта квартира никогда не казалась мне чем-то особенным. Конечно, теперь-то я понимаю. Но в детстве это был просто мой дом. Дети не представляют, как по-разному живут люди. Только в колледже я наконец осознал, что мало кому довелось хоть немного пожить в таком месте, как Бартоломью.

Я отрываю от пиццы кусочек пепперони и кладу его в рот.

– Вот поэтому я не могу взять в толк, почему Ингрид решила уйти.

– Я удивлен, что ты спрашивала о ней Грету, – говорит Ник. – Я не думал, что они знакомы. Кстати, я даже не знал, что ты сама знакома с Ингрид.

– Самую малость, – говорю я. – А ты вообще ее не знал?

– Мы виделись только мельком. Поздоровались друг с другом в тот день, когда она въехала. Может, сталкивались еще один или два раза, но не разговаривали.

– Мы договаривались о встрече. А потом…

– Она ушла, и ты забеспокоилась.

– Да, немного, – признаю я. – Это все как-то странно.

– Я бы не сказал. – Ник отпивает пива. – Временные жильцы уходили и раньше.

– Посреди ночи, без предупреждения?

– Не совсем. Но многие решают, что такая работа им не подходит. Например, девушка, которая жила в 12А до тебя.

– Эрика Митчелл?

Ник смотрит на меня с удивлением.

– Откуда ты про нее знаешь?

– Ингрид упоминала, – отвечаю я. – Она сказала, Эрика съехала на два месяца раньше.

– Да, что-то вроде того. Она пробыла здесь около месяца, а потом сказала Лесли, что ее не устраивают правила. Лесли пожелала ей всего хорошего, и Эрика съехала. Думаю, и с Ингрид случилось то же самое. Ей здесь не понравилось, и она решила уйти. Я ее понимаю. Не все могут жить в Бартоломью. Тут довольно…

– Жутко?

Он приподнимает бровь.

– Интересное наблюдение. Я собирался сказать, что здесь довольно необычно. Бартоломью кажется тебе жутким?

Разве что обои, – думаю я.

– Немного, – говорю я, и добавляю: – Ходят разные слухи…

– Дай угадаю, – говорит Ник. – Про то, что здание проклято?

Я вспоминаю статью, которую я так и не прочла. «Проклятье Бартоломью». Ингрид описала это место иначе.

Дом с привидениями без привидений.