Книга Мир госпожи Малиновской, страница 64 – Тадеуш Доленга-Мостович

– И что с того? – не уступал Генрик.

– Было уже, было, – стонал Урусов.

– Мы не договоримся, – качнул головой Генрик. – Не договоримся, поскольку для вас идеал… медуза, бессильно лежащая на волнах, пусть даже на волнах, богатых пищей, медуза бессильная и равнодушная к тому, куда понесет ее течение, безоружная против врагов, мягкая и студенистая.

– Спасибо, спасибо, – серьезно ответил Урусов. – Ты описал нас чрезвычайно красочно. Привлекательный образ.

– Я нахожу, что… – отозвался Стефан, – что он непритязательно тенденциозен. Прости, Генрик, но ты с разгону поглотил все культурное наследие этих медуз: знание, искусство, цивилизацию.

– Все это бесплодно, бессмысленно. Общество, выращенное на этой культуре, неспособно к поступку, к движению, к любой активности.

– Погоди, – перебил его Стефан, – а тебе не приходило в голову, что эти медузы собрали в себе опыт многих веков, а такого рода опыт, такой интеллектуальный капитал разве не учит, что всякий бег, любая активность – это не только трата сил и глупое метание в запертой клетке?… Впрочем… пусть. Позволь предложить тебе пойти на обед.

Урусов еще вставил какую-то шуточку, и они вышли вместе. По дороге Генрик рассказывал о своих визитах. Он намеренно говорил теперь совершенно иным тоном, словно желая обозначить, что милостиво оставляет в стороне свое неприятие «медуз». Стефан прекрасно это почувствовал.

«Глупый мальчишка, – думал он. – Действует мне на нервы. И эта невыносимая, упрямая уверенность в себе!»

Они пообедали в ресторане неподалеку, после чего Урусов попрощался, а Генрик проводил брата домой.

– И я пойду, – пожал он ему руку. – Позвонил Карским и пообещал прийти к пяти.

– До свиданья.

– Ах, еще одно, пока я не забыл: госпожа Богна просила, чтобы ты обязательно к ней зашел. У нее какое-то важное дело.

– Дело? – удивился Стефан.

– Так она сказала.

– Спасибо, хорошо.

– Но сначала позвони, потому что она хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.

Стефан вернулся домой неприятно возбужденный. Добрый час он прикидывал, чего же хочет от него Богна. Наверняка ничего личного. Она ведь четко обозначила, что у нее к нему дело. Причем важное. Потому наверняка дело касается Малиновского. Может, он снова сотворил какое-то свинство. Или она выяснила, что за ее спиной он стакнулся с тем мошенником Мищаковским.

Это казалось самым правдоподобным. Но на этот раз она не сможет рассчитывать на помощь. Потому что Борович от всего сердца желал, чтобы Эварист снова оказался в той же ситуации, что и раньше.

«Я тогда совершил непростительную ошибку, – думал он. – Следовало не ехать в Ивановку, не сообщать Богне. Опоздай я с новостями на несколько дней, и этого наверняка хватило бы, чтобы посадить скотину в тюрьму на долгое время».

Малиновский получил бы то, что заслужил, а Богна освободилась бы от этого человека. Была бы свободна…

«И что бы ты с этого получил?» – опомнился он.

Как же тяжело ему было сегодня видеть себя в эдакой тоске! Да, отсутствие воли к жизни, воли обладания. Отсутствие смелости принимать решения.

Он встал у окна. Внизу люди казались маленькими игрушками. Сразу под окном, метрах в двадцати ниже подоконника лежали гладкие, твердые бетонные плиты тротуара.

– Я медуза, бессильно лежащая на волне, – вспомнил он слова Генрика и рассмеялся.

В дверь постучали.

– Вас к телефону, – послышался голос Марцисы.

Звонила Богна. Начала с того, что восхитилась Генриком: милый, веселый, интересный парень.

– Представляю, как вы радуетесь такому брату.

– Естественно, радуюсь, – согласился Борович.

– А Генрик говорил вам, что я хотела вас как можно скорее видеть?

– Да, вспоминал. Я всегда к вашим услугам.

– Что там у вас?… Снова сплин?

– Полагаю, что нет. Даже напротив. Наконец-то не сплин.

Она минутку молчала. Как видно, раздумывала над тоном его слов.

– Что вы сейчас делаете?

– Ничего важного.

– А есть ли у вас время увидеться со мной?

– Мне следует приехать?

– Нет. Эварист сейчас возвратится, а я хотела бы поговорить с вами свободно и без свидетелей. Я сама приду к вам.

– Как это – ко мне? – испугался он.

– Очень просто. Разве с этим есть какие-то сложности?…

– Полагаю, что нет.

– Значит, я могу?

– Пожалуйста.

– Тогда до свиданья. Буду через двадцать минут.

Она положила трубку, а Борович еще некоторое время стоял у телефона. Не понимал, что с ним происходит. Она сказала: «Я приду к вам…» Было в этом нечто неправдоподобное, выходящее за рамки всех возможных вариантов развития событий.

Он вошел в свою комнату. Та еще никогда не казалась ему такой отвратительной, такой банальной, как в отеле, настолько лишенной вкуса. А еще и беспорядок! Книжки разбросаны по столу, какие-то пижамы, какая-то одежда… На ковре – обрывки бумаг, запыленный шкаф, а зеркало не чистили бог весть с каких пор. Это было ужасно. Он ведь немало платит за комнату и отдельно за уборку, а живет, как в свинарнике.

Схватив старый халат, он принялся судорожно вытирать им зеркало, полки, шкаф, поправил постель, расставил книги, собрал с пола разбросанные бумаги. С улицы врывался невыносимый шум, треск мотоциклов, рев и сигналы автомобилей, грохот трамваев. Он быстро закрыл окна и снова прибирался, прибирался отчаянно, только бы сосредоточить внимание на чем-то другом, только бы не теряться в догадках. В этих неуместных, странных догадках, которые возбуждали его воображение, охватывали разум какой-то неспокойной аурой экзальтации.

Несмотря на все усилия, он не мог совладать с мыслями. Те мучительно метались в его сознании. Как же могло случиться, чтобы как раз сегодня Мишенька, после своего вчерашнего визита к Богне, вдруг начал такой разговор? Наверняка они тоже говорили об этом. Или Мишенька начал, или она.

– Невозможно!..

И все же вот логика фактов: Генрик был у нее. Тот самый Генрик, который с утра прямо озвучил свое… давнишнее желание. Наверняка тоже разговаривал о нем с Богной. Это несомненно. Естественно, он нахально позволил себе повторить то, что с утра говорил здесь. Да, это согласуется с его фразами о сознательной воле и об «управленческих добродетелях» настоящего мужчины.

– Меня он считает медузой… Мишенька, Генрик и Богна… какой-то попечительский совет.

Но при этом Генрик слишком уж равнодушно вспоминал о том, что Богна хочет увидеться с братом. Равнодушием он, несомненно, скрывал намерение замаскировать нечто важное, условленное, решенное…