Книга Холодные шесть тысяч, страница 141 – Джеймс Эллрой

Он вытащил нож и снял с трупа скальп.

Вот он, Бейкерсфильд. Как же он устал с дороги! Пыльные улицы, пыльные небеса, пропитанный пылью воздух. Долина Сан-Хоакин — сплошное облако пыли и испепеляющее солнце.

Бесконечные переезды вымотали его. Куба — остров Снайп-Ки. Снайп-Ки — Бон-Секор. Бон-Секор — Новый Орлеан. Три раза он летал на запад. Стал плохо спать. Соскочил с декседрина.

Он позвонил в Сайгон. Месплед соединил его с Питом. Он похвалил вылазку, порадовался за оружие и раскритиковал Бобову аферу со срезанием серийных номеров.

Пит явно был раздражен и крепко ругал Боба. Надо заново отчеканить номера — пусть Кастро боится — пусть знает, что оружие принадлежит американской армии.

Уэйн позвонил Барби. Разговор оказался напряженным — напряжение осталось еще с того вечера. У Барби были новости. Ей предложили принять участие в концертах для военнослужащих.

«Мы будем выступать в Сайгоне. И в Дананге. Пожалуйста, уговори Пита прийти на концерт».

Он согласился. Сказал, что вернется. И посетовал, что смертельно устал от разъездов.

Уэйн кружил по Бейкерсфильду. Сверялся с картой. Он прилетел сюда, взял напрокат автомобиль и тут же пустился в путь.

Мексикашки обитали в восточной части города. Неподалеку выращивались овощи. Кругом пивнушки, трейлеры и мотели. Пыль и насекомые. Хибары, в которых ютятся нелегалы.

Он заходил в бары, пил там пиво и расспрашивал народ. Бармены охотно отвечали ему, картинно размахивая руками:

— Чего? Какие еще мексиканские шлюхи? Мексикашки шлюхи и есть! Перебираются через границу и отбирают у наших рабочие места. Вдобавок плодятся как кролики. Такое впечатление, что они живут, чтобы трахаться. Как коты мартовские. Собирают овощи, а в день получки трахают настоящих шлюх. Нелегалы-сутенеры торгуют нелегалками — трахаются, как незнамо кто, все со всеми. Прямо в мотелях, в порядке живой очереди. Да в любых. В «Сан-гло», в «Висте», везде. Вот завтра им как раз выдадут получку — сам все увидишь.

Уэйн назвал имя — Уэнделл Дерфи — но народ лишь плечами пожимал.

— Кто это? Ниггер?

— Ну да — высокий такой, голос громкий.

— Черт! Мексикашки их терпеть не могут. Так что лучше бы этот ваш ниггер валил отсюда.

Вот и день получки. Уэйн вертелся возле грядок и ждал.

Нелегалы срезали капустные кочаны, пололи сорняки и сбрасывали их в контейнеры. Завыла сирена. Мексикашки завопили, побросали тяпки — и ходу.

Возле трейлеров, где выдавали деньги, — очередь. Счастливчики сгребали монету и собирались в кучи — семейные со своими семьями, одиночки с одиночками. Омбрес отдельно, мучачос отдельно ^[142].

Кто-то так и остается. Кто-то расходится. Кто-то медлит. Парни обмениваются заговорщицкими улыбками.

Подъезжают грузовики. Парни приветствуют парней. Парни привезли самогон, презики — в том числе ребристые и с «усиками», дешевое вино, белый портвейн и полароидные снимки голых баб. Мандёнки мексиканских шлюх — н-да, мужской отдых.

Выяснилось, что те самые торговцы и держали девочек. С утра пораньше они уже нашли клиентов. Предложение и спрос: надо съездить в упомянутые мотели и посмотреть секс-марафон.

Мексикашки смотрели на фотки и собирались в очередь. Уэйн под шумок показал им фотку Уэнделла — никто его не узнал. Черт, да не видел я его и знать не желаю — ненавижу negritos.

Уэйн ушел к другим торговцам-сутенерам. Те тоже не знали Уэнделла. Он сменил план и снова углубился в карту. Он поехал в негритянскую часть города. Сегрегация де-факто: мексикашки на севере, цветные на юге.

Он зевнул, борясь с пересыпом. Прошлой ночью он слишком долго спал — целых четырнадцать часов. И видел плохие сны.

Барби ругает его — за то, что глотает таблетки, — а он ее за это же. Не надо — раньше состаришься — я люблю тебя.

И Бонго, конечно. Бьется в конвульсиях. И сдает Уэнделла Дерфи. Уэнделл на Кубе с шестью штуками в карманах. И у него борода, как у Кастро.

Уэйн кружил по Черному городу. Заезжал в бильярдные и кабаки. На нем было написано: коп. Проблемы. Носит пушку в открытую.

Его видели и настоящие копы. Махали ему. Мол, привет, коллега. Он приставал к цветным с расспросами. Совал им фото Уэнделла. В ответ получал — раздражение. Слышал, что произошло в Уоттсе? ^[143] То же самое может случиться здесь. И СЕЙЧАС.

Он этим занимался. Весь день. Перекопал весь негритянский квартал. Никто ничего не знал про Уэнделла.

Смеркалось. Он поехал в «Сан-гло» — посмотреть на секс-марафон.

Десять комнат, десять шлюх, десять очередей на парковке. Компании нелегалов и сутенеры с секундомерами: пошел в баню — это мое время.

Наскоро сбитые лотки с провизией, за лотками — мамаситас ^[144] Бобы, пиво и тушеное мясо на пресной лепешке.

Жарища стояла жуткая. Шкворчали свиные котлеты. Кашляли и хрипели старые драндулеты работяг.

Двери то открывались, то закрывались. Уэйн мельком видел голых девушек с широко раздвинутыми ногами и грязные смятые простыни.

Очередь двигалась быстро — на трах выделялось по шесть минут. Вокруг крутились полицейские. Сутенеры выдавали им по баксу с каждого клиента.

Копы ели тушеное мясо и досматривали толпящихся в очереди. А также толкали контрабандный пенициллин. Уэйн присоединился к одной из очередей. На него пялились. Он в ответ показал фотки.

Что? Не знаем. Нечего тут делать негритосам.

Уэйн подошел к одной мамасите. Достал пятьдесят баксов и сказал на ломаном испанском: «Пива на всех!»

Она улыбнулась и раздала всем по бутылке «Лаки лагера» — и мексикашкам, и сутенерам, и копам. И похвалила Уэйна: какой славный гринго.

Уэйну зааплодировали. Мексикашки отбивали ладони, сутенеры приветственно махали сомбреро. Он снова достал фотки. Те пошли по рукам — во всех очередях их смотрели, мяли, передавали соседу. Наконец их вернули на место.

Какой-то коп толкнул Уэйна локтем:

— Я выгнал этого черномазого из города месяца три назад. Он пытался торговать белыми девочками, а это мне очень не понравилось.