Книга Ленька Пантелеев, страница 55 – Алексей Пантелеев

Телега с гробами тронулась. Женщины с плачем побежали. Кто-то на бегу толкнул Леньку. Он уронил фуражку, нагнулся, чтобы поднять ее, его опять чуть не сбили с ног. Когда он поднялся и выбрался из толпы, навстречу ему шла Кривцова.

Шла она позади всех, наклонив голову и покусывая кончик своего белого головного платка.

— Здравствуйте, — сказал Ленька.

— Здравствуйте, — безучастно ответила она, не останавливаясь и не поднимая глаз.

— Фекла Семеновна, — сказал он. — Вы что, не узнали меня?

Она остановилась.

— Ты кто? Постой… Да ведь вы из Чельцова? Питерский?

Что-то вроде улыбки мелькнуло на ее изможденном осунувшемся лице.

— Давно ли?..

— Я только что. Сегодня, с мамой приехал. А вы…

Он запнулся, не решаясь даже спросить, что привело ее в это страшное место.

— А я?.. Я у Василия Федоровича была.

— Где?

— Навещать приходила. Здесь он…

Ленька схватил ее за руку.

— Фекла Семеновна! Он жив?

— Живой, живой, — улыбнулась она усталой, измученной улыбкой и, выбрав свою большую грубую руку из Ленькиной руки, погладила его по голове. Выходили его, спасибо. Уже четвертый день в памяти лежит. А до этого худо было. Не надеялась уж. Думала, что вот так же… с музыкой повезут. Ведь на нем еще в Нерехте доктора восемнадцать ран насчитали. Вы небось знаете, слыхали, какую над ним казнь эти ироды учинили?..

— Фекла Семеновна! — жалобным голосом воскликнул Ленька. — А где он? Посмотреть на него можно?

— Что ж, — сказала она. — Пойдем сходим. Он рад будет.

Она вела его за руку, а где-то впереди, уже за оградой больничного сада, на улице, глухо стучал барабан и все тише и тише пели трубы:

Прощайте же, братья, вы честно прошли

Свой доблестный путь благородный

…В больницу они проникли с черного хода, какими-то темными коридорами, где нехорошо пахло и стояли прислоненные к стене грязные брезентовые носилки. Фекла Семеновна знала здесь все ходы и выходы, и ее тоже все знали. У застекленной двери палаты их окликнула высокая худая женщина в белой косынке:

— Кривцова?! Голубушка, ты куда? Без халата!

— Дунечка… милая… на минутку… Сейчас уйдем.

— Ты же была только что…

— Да вот — с землячком повстречалась. Друзья они с Василием Федоровичем.

— Это ты землячок? — сказала женщина, с усмешкой посмотрев на Леньку.

— Пожалуйста… на минутку, — пробормотал Ленька, шаркая зачем-то ногой.

— Ну, бог с вами, идите. Недолго только. Сейчас обход будет.

Большая больничная палата была плотно забита койками. Не успел Ленька переступить порог, как в носу у него защекотало от крепкого запаха аптеки, уборной и кислых снетковых щей. Он робко шел за Феклой Семеновной, а со всех сторон смотрели на него из-под бинтов и повязок — любопытные и бесстрастные, голубые, карие, серые, веселые, грустные, злые, добрые, измученные и уже потухающие глаза. Во всех углах разговаривали, кашляли, бредили, стонали, смеялись, щелкали костяшками домино, стучали кружками и оловянными мисками…

Кривцов лежал в самом конце палаты, у окна. Ленька в испуге остановился, увидев, как похудел и осунулся председатель. Он стал еще больше похож на угодника с иконы. От белых бинтов, которыми была замотана его голова, лицо его казалось еще темнее. Красивая русая борода была коротко острижена. Он лежал на спине, полузакрыв ввалившиеся глаза, и шевелил губами.

— Василий Федорович, не спишь? Гостя прицела…

Он с трудом открыл глаза, неудобно повернул голову и прищурился.

— А-а! — сказал он слабым голосом, улыбаясь и делая попытку приподняться на локте. — Здравствуйте! Это как же вы? Какими судьбами?

— Я так… случайно, — забормотал Ленька, тоже пробуя улыбнуться. — Мы ведь не знали, не думали, что вы…

— Думали, что я богу душу отдал? Да?

^{Кривцов с трудом открыл глаза, неудобно повернул голову и прищурился.}

Он держал Ленькину руку в своей большой теплой руке и с улыбкой смотрел на мальчика.

— Я рад, — сказал он тихо.

Ленька присел на корточки. Он тоже чувствовал огромную радость, он чувствовал нежность к этому большому, сильному, связанному бинтами и прикованному к постели человеку, но не знал, какими словами сказать об этом.

— Вы садитесь, — зашевелился Кривцов. — Вот табуреточка… Скиньте с нее… Фекла, помоги…

На табуретке стояла бутылка с молоком, лежали круглый хлеб, яйца, несколько огурцов и тоненькая книжечка с вложенным в нее карандашом.

— Ничего… спасибо, — сказал Ленька. — Я так. Мне ведь скоро идти…

Он сидел на корточках и несмело поглаживал руку Василия Федоровича.

— Ну, что там у нас… дома, в деревне? — полузакрыв глаза, спрашивал Василий Федорович.

— Ничего… так… все в порядке, — бодрым голосом отвечал Ленька, чувствуя на себе беспокойный, настороженный взгляд Феклы Семеновны. — Ваша изба в целости… Я заходил, видел.

— Да я не о том. Я хотел спросить: кто там у нас верховодит? Глебовы-то еще хозяйничают?

— Да. Федор Глебов на днях лавку открыл. Торгует. Сыновья его, которые раньше в лесу скрывались, теперь дома живут. А с Хорькой я не играю больше.

— Это почему ж так?

— Вы же знаете, почему, — нахмурился Ленька.

Он смотрел на Кривцова и думая, что председатель очень изменился. Не в том дело, что его остригли и что он похудел. Голос у него был расслабленный, больной, но в этом голосе не было уже тех нежных, девичьих ноток, которые так поразили Леньку когда-то в сумерках на Большой дороге.

— Ничего, — говорил он с невеселой усмешкой. — Пускай похозяйничают, потешатся напоследок… Ведь, дураки пошехонские, не понимают и понять не хотят, что Советская власть — навечно, что ее ни вилами, ни топорами, ни английскими пулеметами не сокрушить… Помните? — сказал он, открывая глаза. И опять в его голосе зазвучали теплые певучие нотки, когда, приподнявшись на локте, он хрипловатым голосом медленно, упирая на букву «о», прочел:

Рать подымается

Неисчислимая!

Сила в ней скажется

Несокрушимая!

— Это что? Откуда? — спросил Ленька.

— А это у Некрасова. Не читали разве? «Русь» называется… Несокрушимая!.. Это ведь про нас с тобой сказано, про наше времечко!..

— Василий Федорович, — сказал Ленька. — А это правда, что у вас…