Книга Хрупкое равновесие, страница 183 – Рохинтон Мистри

После небольшого перерыва возобновилась проверка багажа. Стоящий сзади пассажир жаловался на медлительность таможенников, и Манек пожал плечами:

— Может быть, им сообщили, что сегодня из Дубая везут большую порцию контрабанды.

— Да нет, здесь все время так, — сказал мужчина. — Особенно если рейсы с Ближнего Востока. Ищут драгоценности, слитки золота, электронику. — Мужчина объяснил рвение таможенников тем, что правительство недавним указом установило размеры бонуса таможенникам, изловившим контрабанду. — Так что теперь они землю носом роют.

Офицер, осматривая багаж Манека, запустил руки под одежду и шарил там. «А вдруг нельзя было провозить мышеловку», — подумал Манек. Изрядно все перерыв, офицер вытащил руки и неохотно пропустил молодого человека.

Манек прижал вещи и закрыл чемодан. Выйдя на улицу, подозвал такси и попросил отвезти его на железнодорожный вокзал. Водитель отказался туда ехать.

— Это как раз район беспорядков. Там опасно.

— Что за беспорядки?

— Разве вы не знаете? Там бьют, режут и сжигают живьем.

Манек не стал пререкаться с шофером и подошел к другому таксисту. Однако все отказывались ехать, ссылаясь на вооруженные столкновения. Некоторые советовали ему провести какое-то время в гостинице, пока ситуация не прояснится.

Расстроенный Манек предложил очередному водителю дополнительное вознаграждение.

— Я удвою сумму на твоем счетчике. Мне надо срочно домой. У меня умер отец. Если опоздаю на поезд, пропущу похороны.

— Дело не в деньгах, господин. Ваша жизнь и моя стоят намного больше. Ладно, садитесь, сделаю, что смогу. — Таксист щелчком включил счетчик.

Такси с трудом выбралось из ряда машин, занявших подъезды к аэропорту, и вскоре они уже ехали по шоссе. Иногда, отрываясь от дороги, водитель поглядывал на пассажира в зеркало заднего вида. Манек поймал его взгляд.

— Вам следовало бы сбрить бороду, господин, — сказал шофер. — Вас могут принять за сикха ^[150].

Манек очень гордился своей бородой, и ему было все равно, за кого его примут. Бороду он начал отращивать два года назад и все это время тщательно заботился о ней.

— Почему меня должны принять за сикха? Тюрбана на мне нет.

— Многие сикхи теперь не носят тюрбаны, господин. Но без бороды было бы безопаснее.

— Безопаснее? Почему?

— Разве вы не знаете? Сейчас повсюду убивают сикхов. Уже три дня жгут их магазины и дома, режут юношей и мужчин. А полиция только суетится и делает вид, что охраняет места их поселений.

Шофер переехал на крайнюю левую полосу — их нагоняла колонна армейских грузовиков. Он обратился к Манеку через плечо, стараясь перекричать грохот машин: «Это Войска пограничной безопасности. В газетах писали, что они войдут сегодня в город».

Колонна проехала, и таксист заговорил нормальным голосом.

— Погранвойска — наши лучшие военные силы. Первая линия защиты против агрессора. А сейчас им приходится охранять границы между нашими городами. Какой позор для страны!

— Но почему только сикхов?

— Не понял, господин.

— Ты сказал, режут сикхов.

Таксист недоверчиво посмотрел в зеркало. Пассажир что, прикидывается несведущим? Но, подумав, решил, что вопрос задан всерьез.

— Все началось три дня назад, когда убили премьер-министра. Ее застрелил охранник из сикхов. То, что происходит, — ответная месть.

Шофер обернулся к Манеку.

— Где вы были, господин, если не слышали о случившемся?

— Про убийство я знаю, но про волнения не слышал. — Манек смотрел на трещины в виниловой обивке сиденья перед ним и на потертый воротничок шофера. На шее мужчины зрели небольшие чирьи. — Я был очень занят, торопился, чтобы приехать вовремя на похороны отца.

— Понимаю, — сочувственно произнес таксист. — Нелегко вам. — Он свернул в сторону, чтобы не сбить собаку, рыжеватую дворняжку, облезлую и тощую.

Манек посмотрел в заднее окно — жива ли собака. Но шедший сзади грузовик ее задавил.

— Дело в том, что я отсутствовал восемь лет, — сказал он — словно извинялся.

— Да, это большой срок, господин. Выходит, вы уехали еще при чрезвычайном положении — до выборов. Для простых людей, правда, мало чего изменилось. Правительство по-прежнему разрушает хижины и целые поселки. Говорят, в деревнях колодцы разрешают рыть, только если определенное количество жителей прошли стерилизацию. И фермеры получают удобрения тоже только после операции. Каждый день — что-то новенькое придумывают. — Шофер предупреждающе посигналил кому-то ехавшему сзади. — Вы слышали о штурме Золотого храма?

— Да. Такое событие трудно пропустить, — сказал Манек. Таксист, видимо, считает, что он прибыл с Луны. Последовало молчание, и Манек подумал, что действительно немного знает о том, что здесь произошло за последние годы. Какие еще трагедии и фарсы разыгрались на родине, пока он занимался охлаждением жаркого воздуха пустыни?

Он постарался вызвать шофера на разговор:

— Что ты думаешь о штурме Золотого храма?

Таксисту польстило, что пассажир интересуется его мнением. Ближе к столице он свернул с шоссе. Они проехали мимо сгоревшей машины, ее колеса торчали вверх.

— Я выбрал дальний путь на вокзал, господин. На некоторых дорогах лучше не ездить. — И только после этого объяснения перешел к ответу на вопрос Манека. — Премьер-министр сказала, что в Золотом храме засели сикхские сепаратисты. Штурм храма был всего несколько месяцев назад. Однако проблема возникла гораздо раньше, и это важно.

— Какая проблема?

— Та же, что и все проблемы премьер-министра. Все из-за ее злодеяний — в Шри-Ланке, Кашмире, Ассаме, Тамил Наду. В Пенджабе она помогала группе, выступавшей против местного правительства. Впоследствии эта группировка, борясь за отделение и создание Халистана ^[151], стала такой влиятельной, что принесла премьер-министру одни неприятности. Оружие, которое она им поставляла, обернулось против нее самой. Как это говорится: «За что боролась…»

— «… на то и напоролась», — закончил Манек.

— Вот именно, — сказал таксист. — А затем она усугубила проблему, приказав армии атаковать Золотой храм и схватить террористов. Солдаты ворвались внутрь на танках с автоматами, как заправские бандиты. Разрушали и оскверняли святыни. А ведь это для сикхов священное место, их чувства были оскорблены.