Книга Хрупкое равновесие, страница 94 – Рохинтон Мистри

Неужели она напишет его родителям и нажалуется? Впрочем, он это заслужил. Уже почти два месяца она трогательно заботится о нем, а он ответил ей такой подлостью. Впервые после отъезда из дома он чувствовал себя спокойно, в безопасности, и все это благодаря тете Дине. Она спасла его от общежития, где он чувствовал себя больным — постоянно теснило в груди и каждое утро тошнило.

И теперь, по собственной глупости, он все потерял. Выключив свет рядом с диваном, он побрел к себе в комнату.

Стыд не покинул Манека и утром. А когда Дина с грохотом поставила перед ним тарелку с яичницей из двух яиц, он покраснел еще больше. Уходя в университет, он с порога крикнул: «До свидания, тетя!» — но она в ответ не помахала рукой. С грустью он закрыл дверь на пустую и, казалось, тоже обиженную веранду.

Легкий намек на прощение забрезжил в воздухе после обеда. Как и в предыдущий вечер, Дина удалилась в дальнюю комнату, не оставшись шить лоскутное покрывало на диване, однако на этот раз оставила дверь приоткрытой.

С затаенной надеждой Манек сидел в гостиной, слыша разговоры соседей. Кто-то гневно укорял кого-то — дочь, догадался Манек.

— Ах ты, шлюха, — гремел мужской голос. — Только потаскушки приходят домой так поздно! Ты что, думаешь в восемнадцать лет тебя и отколотить нельзя? Я тебя проучу! Если говорят — вернуться к десяти часам, это значит, в это время ты должна быть дома.

Манек взглянул на часы: десять двадцать. Тетя Дина все не появлялась. Свет она тоже не выключала. Обычно они ложились спать в десять тридцать, и он решил заглянуть в комнату и пожелать ей спокойной ночи.

Она сидела в ночной рубашке — спиной к двери. Манек решил, что лучше тихо уйти, но Дина услышала легкий скрип. «Боже, — подумал он в панике, — она подумает, что я подглядываю».

— Что еще? — резко спросила Дина.

— Простите, тетя, я просто хотел пожелать вам спокойной ночи.

— Хорошо. Спокойной ночи. — Голос звучал сухо.

Ее тон задел Манека, и он уже стал отступать, но потом остановился и откашлялся.

— Еще…

— Что еще?

— Еще я хотел извиниться… за вчерашнее.

— Перестань мямлить на пороге. Войди и скажи, что надо.

Манек робко вошел. Ее обнаженные руки были так красивы, а сквозь тонкую ткань просвечивали очертания… но он не осмелился задержать взгляд. Мысль о том, что она мамина подруга, продолжала его мучить и после того, как он принес свои извинения.

— Я хочу, чтобы ты понял, — сказала Дина. — Я сержусь не потому, что твой позорный поступок каким-то образом оскорбил меня. Мне просто стыдно за тебя, стыдно, что ты ведешь себя как бездельник. Как какой-нибудь бродяга. А ведь ты из хорошей семьи парсов. Мне доверили опекать тебя, и я тебе доверяла.

— Простите, — прошептал Манек с опущенной головой. Дина подняла руку и потрепала его по волосам. Это движение и обнаженные подмышки были очень эротичными.

— Теперь иди спать, — сказала она. — И в следующий раз думай.

Засыпая, Манек вспомнил тетю Дину в ночной рубашке, потом она как-то слилась с образом девушки в поезде на верхней полке.

После истории с прокладками Дина была уверена, что теперь ни Ишвар, ни Ом не осмелятся приглашать Манека к себе на обед. А если и пригласят, он откажется из страха ее обидеть.

Однако через несколько дней приглашение вновь последовало, и, похоже, отказываться Манек не собирался.

— Не верю своим ушам, — сердито прошептала она Манеку. — Неужели недостаточно того, что было? Может, хватит с меня волнений?

— Я ведь извинился, тетя Дина. Ом тоже очень раскаивается. Какая связь между той провинностью и приглашением на обед?

— Думаешь, извинения достаточно? Видимо, ты не понимаешь проблемы. Я ничего против них не имею, но они портные — мои наемные работники. Нужно держать дистанцию. Ты сын Фаруха и Абан Кохлах. Не притворяйся, что не видишь между вами разницы, учитывая их сообщество, их окружение.

— Отец и мать не возражали бы, — сказал Манек, пытаясь объяснить, что его воспитали иначе: родители поощряли общение с людьми из разных слоев.

— Ты хочешь сказать, что я ограниченный человек, а твои родители широко мыслящие, современные люди?

Манек устал с ней спорить. Иногда ему казалось, что она не в себе, когда делает нелепые заявления вроде: «Если они тебе так дороги, может, соберешь вещи и переберешься к ним? Я могу написать твоей маме, куда переводить деньги за новый пансион».

— Я только один раз их навещу. Отказываться — невежливо. Они решат, что я задаюсь.

— А ты подумал о последствиях этого визита? Хорошие манеры — это прекрасно, но как быть со здоровьем и гигиеной? Как они готовят еду? Достаточно ли хорошее используют масло? Или покупают дешевый ванаспати ^[96], как большинство бедных людей?

— Не знаю. Пока что они живы и здоровы.

— У них желудок привык к такой пище, глупый ты мальчишка, а у тебя нет.

Манеку вспомнилась ужасная еда в университетской столовой, которую неделями выдерживал его желудок, а также перекусы в придорожных палатках. Интересно, если он об этом расскажет, повлияет ли его рассказ на кулинарные теории тети?

— А вода? — продолжала она. — Подают там чистую воду или с разными примесями?

— Обещаю, что воду пить не буду. — Манек уже твердо решил, что поедет. Тетя стала слишком на него давить. Даже мама не позволяла себе такого.

— Ладно, поступай, как знаешь. Но помни, если подхватишь какую-нибудь заразу, не рассчитывай, что я буду за тобой ухаживать. Тут же отправлю экспрессом к родителям.

— Со мной все будет хорошо.

И когда в следующий раз Ишвар и Ом заговорили об обеде, Манек дал свое согласие. Дина вспыхнула и стиснула зубы. Манек улыбнулся с невинным видом.

— Тогда завтра? — уточнил радостно Ишвар. — Вместе в шесть и поедем. — И поинтересовался, что любит Манек. — Рис или чапати? И какие предпочитаешь овощи?

— Мне все равно, — сказал Манек. Остаток дня портные провели, обсуждая меню скромного праздника.

* * *

Ишвар первый обратил внимание, что над лачугами не вьется дым от очагов, на которых готовят ужин. Вглядываясь вдаль, он споткнулся на потрескавшемся тротуаре. В это время суток дым обычно заволакивал горизонт.

— Не пойму, все постятся, что ли?

— Хватит тревожиться обо всех. Главное — я умираю от голода.

— Ты всегда умираешь от голода. Может, у тебя глисты.

Ом не засмеялся — шутка уже приелась. Отсутствие дыма беспокоило Ишвара. Зато до них доносился глухой рев, похоже, больших машин. «Неужели дороги вечером ремонтируют?» — подумал он по мере того, как рев приближался. Затем, вспомнив о завтрашнем обеде, сказал: