Книга Подкидыш для Цербера, страница 20 – Елена Соловьева

— Что стало с девушками потом, после того как они покинули твой дом? — этот вопрос не давал мне покоя.

Сандро вздохнул. Поднес к лицу фотокамеру и сделал снимок.

— Они возвращались домой прежде, чем последствия становились необратимыми, — сказал он. — Забывали о фотосессии, о внезапно проявившихся вспышках странных желаний, о скрытых чертах своих характеров. И обо мне. Но у меня остались их снимки, на одних девушки — мои друзья, на других — ненавидят меня и готовы убить за то, что вмешался в их жизнь. Такова расплата за мой дар. Хотя правильнее будет называть его проклятием.

Я на секунду позабыла о своем задании, о других моделях и о грозе. Сейчас был важен только Сандро. Он, как одинокий маяк посереди бескрайнего океана жизни, пытался выстоять под ударами штормовых волн. Я чувствовала, почти физически ощущала его боль. Не знаю, что бы стало со мной, если все окружающие люди превращались бы в злобных монстров.

— Ты никогда не пытался отказаться от этого дара? — Я подошла к Сандро и положила руки ему на плечи. Заглянула в глаза, ища ответ в блестящем омуте ртути. — Одиночество так страшно…

Одной рукой придерживая фотоаппарат, вторую Сандро положил мне на талию.

— Я никогда не бываю один. У меня есть моя камера, снимки и любимое дело. Они заменили мне реальный мир. Только иногда, когда тоска по человеческому теплу и настоящему общению становится особенно сильной, я приглашаю в дом людей. Но делаю это все реже и реже. Не хочу заставлять других пройти через то, что испытал сам.

— Но ты выдержал, — возразила я. — И не стал чудовищем. Значит, и другие могут.

— Но какова цена такой проверки… Разве ты не чувствуешь, как в тебе нарастает паника, как вспоминаются давно забытые страхи и обостряются хронические болезни?

Ну да, я вспомнила про грозу. Глаза постоянно слезятся, хотя на вилле пыли нет и в помине. Чаще грызут сомнения, и изредка возникает желание разрыдаться без видимой причины. А еще меня неудержимо влечет к Сандро. И своей тайной страсти я готова поддаться, даже если она окажется для меня губительной. Но это осознанный шаг, а не воздействие камеры или чего-то еще.

— Позволь мне остаться до конца месяца, — попросила я. — Не прогоняй. Вот увидишь, у меня не будет злобной маски вместо лица. И я не стану тебя ненавидеть. Обещаю.

Сандро уткнулся носом мне в грудь и с шумом втянул воздух.

— Ты пахнешь солнцем и светом. Мне нравится, когда ты рядом, — признался он. — И я хочу верить, что ты выдержишь. Но пообещай, что уедешь, если станет особенно тяжело.

— Хорошо, — согласилась я. Пробежала пальцами по его волосам, обхватила ладонями шею. — Обещаю.

Его взгляд потеплел. Ладони с моей талии переместились на лопатки, затем снова вниз, к пояснице. От этого поглаживания захотелось прогнуться в спине, как ластящейся кошке.

В этот миг послышался оглушительный раскат грома. В доме пропал свет, и теперь только пламя камина освещало гостиную.

Хотя нет, теперь стала вновь видна татуировка Сандро — ее краешек выглядывал из расстегнутого ворота рубашки. Я коснулась светящегося завитка и зажмурилась, превозмогая желание расстегнуть рубашку полностью и осмотреть татушку целиком. И не только ее.

— Тебе страшно? — Сандро по-своему расценил мое поведение.

— Нет, — почему-то я перешла на шепот.

Но мне и правда не было страшно. Похоже, Сандро все же ошибся — не на всех его камера действует одинаково. Меня больше интересовал сам фотограф, чем его снимки.

— А я боюсь темноты, — неожиданно признался он. — Больше, чем одиночества…

— Поэтому сделал неоновую тату? — усмехнулась я.

— Нет, свет достался мне в дар, — в тон мне отозвался Сандро. — От друзей. А татуировку я сделал еще подростком, по глупости, конечно.

— Представляю, как влетело тебе от родителей, — фыркнула я.

Почему-то мне казалось, что Сандро воспитывался в богатой и любящей семье. Представить этого тихого и скромного мужчину бунтарем-подростком было для меня слишком сложно.

— В юности я любил посещать бедные кварталы, — заявил Сандро. — Меня даже приняли в местную банду. Научили воровать магнитолы и приторговывать наркотой. Тогда мне и дали кличку Цербер — за агрессию и хладнокровие.

Я отстранилась и заглянула ему в глаза: не врет ли? Никогда не считала себя знатоком характеров, но отличить отъявленного бандита от интеллигента все же могу. Понятия «агрессия» и «хладнокровие» совершенно не липли к Сандро.

— Не волнуйся, это в прошлом, — сообщил он, заметив мою настороженность. — Жизнь преподала мне хороший урок.

— Но прозвище осталось, — горько пошутила я. — И теперь ты Цербер, стерегущий фотографии, от которых стынет кровь в жилах.

Мне стало немного не по себе от того, как изменился в лице Сандро. Кажется, опять наболтала лишнего. Лучше бы про задание думала…

Я вновь уселась в кресло, поджав под себя ноги, и рискнула пойти ва-банк:

— Можно мне посмотреть и другие фотографии?

— Не сегодня, — разочаровал меня ответ. — Ты очень вынослива, но не стоит так рисковать. Не лишай меня новой встречи и возможности побеседовать.

Он бросил на меня задумчивый взгляд, и в его глазах блеснули лукавые искорки. Меня не пришлось долго упрашивать.

— В ближайшие дни я совершенно свободна, так что приму приглашение с радостью. Только скажи, это будет считаться свиданием? Или только лишь продолжением работы?

Сандро неопределенно пожал плечами. Выглядел он крайне забавно, точно всерьез задумался над моим полушутливым вопросом.

— Не знаю, — протянул он. — Я так давно не был на свиданиях, что, кажется, забыл каково это.

Вот так ничего себе! Сандро рушил все известные мне стереотипы. Даже представить сложно, что богатый, знаменитый, да к тому же привлекательный фотограф не знает, как вести себя с девушкой. Наверное, я зря сказала ему про свидание… еще отпугну ненароком.

Он потянулся к фотоаппарату, и вспышка привычно осветила мое лицо. А через секунду зажегся свет. И я немного пожалела, что гроза почти кончилась. Исчезла та романтическая атмосфера, что позволила нам с Сандро сблизиться.

Теперь же рядом сидели два малознакомых человека, связанных только контрактом. Ни о какой доверительной беседе и речи быть не могло. Сандро снова отгородился от меня своей камерой, точно не он только что обнимал меня как самую желанную женщину.

— Твой фотоаппарат такой интересный, никогда прежде такого не видела, — брякнула я первое, что пришло в голову. Лишь бы прервать повисшее в воздухе тягостное молчание.

Сандро провел рукой по объективу так заботливо, что я немного позавидовала безжизненной квадратной коробке. Все же свою фотокамеру итальянец любил больше всего на свете. И был предан ей безоговорочно.