Книга Три заложника, страница 77 – Джон Бакен

– Вы слышите меня? – повторила она. – Вы отняли у него душу, и в ваших силах ее вернуть. Это все, о чем я прошу.

– Какой мальчик? Я ничего не понимаю. Вы ополоумели!

– Я говорю о Дэвиде Уорклиффе. Остальные заложники уже свободны, а он должен вернуться домой сегодня. Сделайте его таким, каким он был, когда вы его выкрали. Вы все прекрасно понимаете, мистер Медина.

Человек в кресле сделал судорожное движение.

– Это все, о чем я прошу. Ведь это сущая мелочь. А потом мы уйдем.

Тут вмешался я:

– Наше предложение остается в силе. Сделайте то, о чем вас просят, и мы никому не расскажем о том, что случилось сегодня.

Он не слушал меня, и Мэри тоже. Под ее взглядом его лицо становилось все более упрямым и в конце концов стало похожим на камень. Если он и был способен на ненависть, то сейчас он ненавидел эту женщину. То было противостояние двух противоположных полюсов жизни, двух извечно враждующих миров.

– Говорю вам, я ничего не знаю ни о каком мальчике…

Мэри жестом остановила его.

– Прошу вас, не тяните время. Уже слишком поздно для препирательств. Если вы выполните нашу просьбу, мы уйдем, и больше вы нас не увидите. Я обещаю вам это. В противном случае нам, конечно, придется действовать иначе.

Думаю, больше всего его уязвила непреклонная уверенность, звучавшая в ее голосе.

– Я отказываюсь, – он едва не сорвался на крик. – Я не знаю, о чем вы говорите… Хотите меня погубить? Попробуйте… хотя это и не в ваших силах!

Вызов был брошен, и даже Мэри стало ясно, что переубедить Медину не удастся. Мы могли навсегда разрушить его репутацию, но ничем не могли помочь несчастному малышу.

Лицо Мэри не изменилось, а голос зазвучал по-матерински ласково:

– Я должна вернуть Дэвида Уорклиффа отцу. Но поскольку вы отказываетесь… – Она повернулась ко мне: – Дик, будь добр, растопи, пожалуйста, камин!

Я подчинился, не зная, что у нее на уме. Через минуту пламя охватило сухие поленья и загудело в дымоходе. Его отблески заплясали на лицах и на фигурке ребенка в кресле.

– Вы уничтожили живую душу, – промолвила моя жена, – и не хотите исправить причиненное вами зло. Взамен я причиню вред вашему телу, который уже ничто никогда не исправит.

Тут я сообразил, что она имеет в виду, и мы с Сэнди едва не вскрикнули. Нам довелось на своем веку повидать всякое, но даже для нас это было чересчур.

Но возразить никто не осмелился – достаточно было единственного взгляда на лицо Мэри. Она была моей женой, но в тот миг я мог противостоять ей не больше, чем несчастный ребенок, полулежавший в кресле. Передо мной стояла незнакомка, суровая и грозная, как древняя богиня. Я не сомневался, что каждое слово, которое она произносила, осознанно и беспристрастно, как сама судьба.

По угрюмому лицу Медины пробежала тень страха.

– Вы храбрый и на все готовый человек, – продолжала Мэри. – Но в этом мире нет ничего, что могло бы встать между мной и спасением этого ребенка. Вы ведь уже догадались об этом, не так ли? Тело за душу, душу за тело. Выбор за вами!

Разгорающееся пламя обдавало кровавым блеском стальные каминные щипцы, и заметив это, Медина содрогнулся.

– Возможно, вы проживете очень долгую жизнь, но вам придется жить затворником. На вас больше не посмотрит ни одна женщина, а если и посмотрит, то в ужасе отвернется. На улицах на вас будут показывать пальцами со словами: «Вон идет тот мужчина, которого обезобразила женщина… из-за души ребенка». Ваша история будет написана у вас на лице, чтобы весь мир мог прочитать ее, посмеяться над вами, а затем проклясть.

Она задела его главную струну – тщеславие. Сейчас я смотрел не на Мэри, а на него, и видел, как на его лице сменяют друг друга все страсти преисподней. Он хотел было заговорить, но задохнулся и с мучительным усилием поднял глаза на нее – и все понял.

Мэри отвернулась, чтобы посмотреть на часы на каминной полке.

– Вы должны принять решение до того, как пробьет четверть, – сказала она. – После этого уже будет поздно. Тело за душу, душу за тело.

С этими словами она щелкнула застежкой своей черной шелковой сумочки и извлекла оттуда странной формы зеленоватый флакон. Обращалась она с ним осторожно, как с редкой драгоценностью.

– Здесь, мистер Медина, эликсир, который в считанные секунды превратит любую красоту в насмешку над человеческим обликом, сожжет плоть, искорежит кости, но не убьет. Вы останетесь жить, это я могу вам твердо обещать!

Думаю, это его добило. В тот момент, когда часы начали отсчитывать очередную четверть часа, из его горла вырвался звук, смахивающий на задушенное кудахтанье.

– Я согласен… – каркнул голос, настолько далекий и странный, что, казалось, он доносится откуда-то извне.

– Благодарю вас, – просто сказала Мэри, словно кто-то любезно открыл перед ней дверь. – Дик, устрой, пожалуйста, мистера Медину поудобнее!

Дров в камин больше никто не подбрасывал, поэтому огонь скоро угас, и комната снова погрузилась в полумрак. Единственная лампа горела позади головы Медины.

Мне трудно описать эту сцену, так как я не уверен, что все видел отчетливо, да и голова у меня слегка кружилась. Ребенок сидел на коленях у Мэри, устремив рассеянный взгляд на лампу.

– Ты Герда… тебе хочется спать… очень хочется… Теперь ты спишь!

Я не прислушивался к этим размеренным словам, которые падали, словно ледяные капли в пустую чашу, и старался думать о простых и обыденных вещах, чтобы в самом деле не сойти с ума. Например, о Питере Джоне.

Сэнди сидел, сутулясь, на стуле у камина. Руки его лежали на коленях, одна из них сжимала рукоять «браунинга». Он не хотел рисковать, но в оружии явно не было никакой необходимости. Здесь действовали иные силы: Медина исполнял свой зловещий ритуал, который на нас, зрителей, не оказывал ни малейшего действия. Мэри наблюдала за его манипуляциями с несколько отстраненным видом – как взрослые смотрят на детский утренник. Под ее взглядом могущественный маг и гипнотизер вдруг превратился в подобие площадного фигляра.

Мужчина задавал вопросы, ребенок отвечал едва различимым полушепотом.

– Ты Дэвид Уорклифф… Ты потерялся, возвращаясь из школы… а потом заболел и многое забыл… Теперь ты выздоравливаешь… и уже хорошо помнишь Хаверэм, бекасов на берегу реки… Твои веки тяжелеют… Тебе снова хочется спать… Все – теперь его можно разбудить, – обратился к нам Медина. – Но будьте осторожны.

Я встал и зажег свет. Мальчуган мирно спал на руках у Мэри. Она наклонилась и поцеловала его.

– Позови его, – сказала она мне.

– Дэви, – громко произнес я. – Дэви, нам пора возвращаться домой.

Мальчик открыл глаза и сел. Но обнаружив, что сидит на коленях Мэри, застеснялся и попытался спуститься на пол.