Онлайн книга «Комбат»
|
– Документы! – Вы что, не знаете, к кому в дом пришли? – Это вы тут устроили драку? – – Нет, не я. Это они устроили драку. – А вы? – ..я проходил мимо. Вот, малек и зацепило, – Рублев провел пальцами по щеке. – Вы – майор? – Майор, лейтенант, – сказал Рублев, глядя на молоденького милиционера. – Десантник? – с уважением спросил один из пришедших омоновцев. – Десантник, браток, десантник. – Комбат? – Был комбатом, сейчас вышел на пенсию, – ответил Борис Рублев на реплику второго. – Ну, ты их и отделал, майор! – с восхищением сказал лейтенант. – Да нет, они сами виноваты. Я попросил уступить дорогу. – А они? – поинтересовался лейтенант. – А они не захотели, – улыбнулся отставной майор и тут же резко обернулся, глянул на дверь кухни, откуда слышался свист чайника. – Чайку свежего, мужики, не хотите? Как раз закипел. – Это ваша квартира? – Да, моя. – Ясно, ясно… – лейтенант отдал Борису Рублеву его документы и с уважением посмотрел на бывшего комбата. – Двоих, комбат, пришлось завезти в больницу, а двое сами добрались. – Домой добрались? – Нет, в больницу. – Да, немного перестарался. – Впервые такое вижу, Борис Рублев криво улыбнулся. Омоновцы посмотрели на широкоплечего мужчину с уважением. – Чем ты сейчас занимаешься? – спросил старший лейтенант. Комбат пожал широкими плечами, и татуировка на левом плече вздрогнула. Казалось, парашютик, мастерски выколотый, раскрылся еще шире. – Пока безработный, ищу чем заняться. – Так идите к нам, товарищ майор! – сказал тот омоновец, который был помоложе. – К вам в ОМОН? Это что, ходить и ловить всяких пьяниц, участвовать в разборках? Нет, такое не по мне. Я привык иметь дело с конкретным врагом, и к тому же я привык не разбираться в средствах. Не умею я выбирать их, а действую тем, что есть под рукой. – Понятно. Но от этой привычки вы, товарищ, майор, можете отвыкнуть. Нас жмут со всех сторон: стрелять нельзя, бить нельзя. – Но вы же и стреляете, и бьете? – вновь криво усмехнулся комбат, трогая ладонью кровоточащую ссадину на щеке. – Это они вас так? – осведомился лейтенант. – Они, а кто же! – Вот мерзавцы! Соберутся в стаи, а потом от них спасу нет. – Это точно, похожи на брошенных хозяевами собак, – сказал отставной майор, но в его голосе не было и йоты самого минимального страха перед парнями, шатающимися по ночам и не дающими спокойно жить мирным обывателям, к которым внезапно оказался причислен и он сам. Рация, висевшая на поясе у старшего лейтенанта, вдруг ожила. Лейтенант взял ее в руку и поднес ко рту. – Седьмой слушает! Седьмой слушает! – … – Да-да, звездочка, я понял. – … – Да, мы разобрались. В общем-то, они сами во всем виноваты. – … – Сейчас выезжаем. – … – Да-да, немедленно! Какая улица? Короленко? – … – Да, будем! После крепких мужских рукопожатий старший лейтенант милиции и два омоновца покинули квартиру Бориса Рублева на шестом этаже многоквартирного девятиэтажного дома. Дверь захлопнулась. Отставной комбат повернул ключ и неудовлетворенно вздохнул. Он вышел на кухню, долго возился, крепко заваривая чай, затем подался в ванную. Он почти минуту смотрел на свое отражение в овальном мутноватом зеркале, на небритое усталое лицо, на немного запавшие, пронзительно-голубые глаза. – Да, зацепили, однако, мерзавцы! Такую фотографию испортили! Но вместо того, чтобы расстроиться, Борис Рублев самодовольно улыбнулся и посмотрел на свои крепкие белые зубы. Затем снял с полки большую бутылку, в которой еще плескалось изрядное количество дешевого одеколона, налил жидкость в ладонь и растер щеки. Сильные ссадины оказались не только на правой щеке, на лбу также краснели два шрама, кровь на них уже запеклась. «Скорее всего, ногтями», – подумал Борис, ощущая, как спирт начал разъедать раны и остро пощипывать, словно бы лицо покалывали маленькими тоненькими иголками. – Больно, черт побери, – сам себе сказал комбат и принялся похлопывать ладонями по щекам, ощущая приятный холодок. Наконец-то боль успокоилась, комбат осмотрел свои кулаки. Кое-где на пальцах тоже оказались ссадины. Он и их обработал одеколоном. "Вот теперь полный порядок. Можно попить чайку и лечь спать. А утром? – задал он себе вопрос и тут же на него ответил: – Будет день, будет пища. Может, чего и принесет хорошего новый октябрьский день. Вот только погода мерзкая… Ветер, дождь… Еще пару дней и снег повалит, мокрый, липкий, противный". Плохую погоду комбат не любил. Это была профессиональная привычка, такая, которая присуща всякому, кто связан с погодой напрямую. Ведь ему часто, – он и сам даже не мог вспомнить, если бы и захотел, как часто – приходилось прыгать с парашютом. А как известно, в плохую погоду, когда не видно ни зги, когда низкая облачность, самолеты и вертолеты не летают. А когда дует пронзительный сильный ветер, прыгать с парашютом вообще опасно. Смертельно опасно, но он прыгал. Комбат хорошо помнил тот страшный случай, произошедший с ним и его ребятами там, в далеком теперь Афганистане, в то дурацкое время, когда он еще не был комбатом, а был простым ротным. Но уже тогда солдаты называли его Иванычем, ласково и по-свойски. Так вот, там однажды пришлось прыгать на горное плато. Синоптики пообещали неплохую погоду, но когда вертолеты поднялись в воздух и уже были над местом высадки, когда открылась рампа и были защелкнуты карабины парашютов на стальном тросе, Борис Рублев шкурой почувствовал, а может быть, каким-то иным чувством, что прыгать сейчас крайне опасно. И он сказал своим бойцам, пытаясь перекричать рев двигателей: – Ребята, будьте осторожны! Что-то не так, что-то мне не нравится эта погода. Хотя небо было бирюзово-синим и на нем не виднелось ни единого облачка, комбат почувствовал, что там, за бортом, происходит что-то неладное. И действительно, когда над ними раскрылись купола парашютов, когда они опустились метров на сто – сто пятьдесят, стремительный ветер понес десантников прямо на острые каменные утесы, желтовато-белые от яркого солнца. Из его роты тогда двенадцать человек погибло, разбившись о камни. И Борис Рублев хорошо помнил изувеченные тела, которые приходилось снимать со скал, доставать из узких расщелин, искать, надеяться и находить мертвых ребят, на несколько километров разнесенных ветром от того места, где рота планировала высадиться. |