Онлайн книга «Птицы его жизни»
|
– Но теперь они старые… – Тебе их жалко? – Жалко. Очень. – А меня тебе не жалко? – Тебя? Нет, не жалко. – Почему? – А чего тебя жалеть? Ты еще молодой, талантливый, красивый, ты нашел себя, достаточно успешный, так за что тебя жалеть? За то, что ты попал в рабство к немолодой похотливой бабе? – вдруг рассердилась я. – Права, кругом права! – горько усмехнулся он. – Ты женат на ней? – Нет. А ты можешь быть жестокой… – Вероятно, заразилась от тебя. – Мне надо выпить… – Ты за рулем? – Нет. Выпьешь со мной? – Выпью, да. – Виски пойдет? – Мне лучше текилы. – Хорошо, а я, с твоего позволения, выпью виски. А чего ты смеешься? – Ты это сказал совершенно как Андрей Олегович. «А я, с вашего позволения, все-таки съем кашу». – Кашу? Какую кашу? – страшно удивился он. – Овсяную, на молоке, дома ему на молоке не дают, вот он и отрывается в аэропортах. И съедает по две порции. И это наша с ним страшная тайна. – А ты, похоже, искренне к ним привязана, да? – Да. И они ко мне. Андрей Олегович был знаком с моим дедом. Дед был его научным руководителем. – Вот как все переплелось… Он медленно цедил виски из широкого стакана. – А они… небось видят в тебе замену блудному сыну? – Вероятно. Они очень одиноки, особенно Людмила Арсеньевна. – Она уже не работает? – Нет. Вышла на пенсию. – А живут они все там же, на Дмитрия Ульянова? – Да. – Знаешь, когда я был в Москве, я поехал туда, к тому дому… Стоял и думал: поднимись, позвони в квартиру… Но я не смог. Мне помешала гордость. Я слишком гордый, Глаша. Тут совсем недавно приезжал один мой друг, армянин, чудесный мужик. Он получил какое-то громадное наследство и предлагал дать мне эти пресловутые сто тысяч… На какой угодно срок, и еще предлагал работать с ним. Его покойный родственник вместе с деньгами завещал ему галерею армянского искусства… А я никогда даже не был в Армении… А ты? – Я была! Совершенно удивительная страна… Там есть храм, высеченный в скале, Гехард, и там при мне пела девушка… маленькая, некрасивая, даже немножко нелепая… Но она пела как ангел. Я стояла там, слушала, у меня непроизвольно лились слезы… Знаешь, это были слезы счастья… – Надо же… вот какая ты… – И ты от всех его предложений отказался, как ты полагаешь, из гордости? Это не гордость, а гордыня… Значит, ты любишь свою даму-патронессу? – Я тебя люблю, дура! – А твоя пресловутая гордость позволяет тебе жить с этой женщиной? Или ты отдаешь ей долг натурой? – Сволочь! Какая же ты сволочь! – выкрикнул он, швырнул на столик деньги и убежал. Да, я здорово перегнула палку! Меня душила ревность… Но за такие слова можно возненавидеть женщину. Ужасно… Я все испортила! Но в сущности я ведь права? Ему друг предлагает помощь, а он, видите ли, гордый! А спать с бабой, которой ты должен, гордость позволяет? Значит, ты просто не хочешь ничего менять в своей жизни… А зачем мне такой? Любит он меня, видите ли… И родителей мучает… Подумаешь, двадцать лет назад не поняли его устремлений… Майоль недоделанный. Я залпом выпила второй стаканчик текилы. И тут позвонила Марьяша. – Ну, что у тебя? – спросила она. – Марьяшка, я такая идиотка… – Тебе хреново? – Да уж… – А ты все в том же кафе? – Да. – Я через пять минут буду! И действительно, она появилась через пять минут. – Что случилось? На тебе лица нет! – Ох, Марьяшка, чего только ни случилось… Ну, для начала, он действительно Котя Борисов. – Ой! А еще что? И я пересказала ей весь свой разговор с Котей-Мирославом. – Обалдемон! Но ты и впрямь идиотка! Разве можно мужику такие вещи говорить? Немыслимо! – Да я понимаю, он прав, я сволочь! Марьяша вдруг задумалась. Потом пристально посмотрела на меня. – Глашка, я, кажется, сообразила… – Что? – Знаешь, почему он не может уехать от этой бабы? – Ну и почему? – Потому что он разведчик! – Какой разведчик? Ты что? – Разведчик-нелегал! И связан с этой бабой… Она тоже разведчица… Ну и куда ему деваться? – Да ну, ерунда! Ты начиталась шпионских романов. Тогда зачем он со мной вообще связался? Сидел бы тихесенько со своей мочалкой… – Никакая она не мочалка, а очень даже элегантная дама! – Элегантная мочалка! Или кошелка! Я заревела. – Перестань реветь, ничего не потеряно! Позвони ему и извинись. – Не могу! – Почему это? – Гордость… – вздохнула я. – Женская логика! – Да я все понимаю… Мне так тошно, Марьяшенька! И что мне делать с тем, что выяснилось? Говорить его родителям? – А скажи! Ты его нашла, и пусть теперь они сами. – Ох, не знаю… – Нет, надо не так! Скажи своему Кремеру, а он уж подаст это как результат своей безупречной работы. Уверена, он и без твоей помощи нашел бы его через пару недель… – Вообще-то да… Это здравая мысль. А насчет разведчика – чепуха! – Конечно, чепуха! – легко согласилась Марьяна. – Ну, все, хватит тут торчать! Пошли, пройдемся, пообедаем где-нибудь. – Я хочу в Москву! – Завтра будем в Москве. Большое дело! Мирослав был вне себя! Что я наделал! Открыл душу перед практически незнакомой девицей, признался во всем, она растрезвонит родителям, и тут такое начнется… Не хочу! Права была Анетта, не стоило мне ездить в Москву, ох не стоило. Не встретил бы там ее и вскоре забыл бы о девушке из Шёнефельда, как пить дать забыл бы… А теперь… Она расковыряла все мои болячки, обвинила в гордыне, а гордыня тяжкий грех… Но как она хороша… Какая женственность в сочетании с жестокостью. Какими они бывают жестокими, эти бабы… Внутри все болит… Он купил бутылку виски, взял такси и не пошел в дом, а сел на пол в своей мастерской и из горла стал пить виски. Но то и дело возвращался мыслями к сегодняшнему разговору. Мама, видите ли, очень одинока… А я не одинок? У нее есть отец, а у меня кто? Даже собаки нет. Я мечтал завести собаку, так мадам не позволила. Она, извольте радоваться, боится собак! Ненавижу! Всех баб ненавижу! Он опустошил бутылку на две трети и заплакал. Ты урод, Котя, и Мирослав твой тоже урод… то есть в одном лице, моем лице, целых два урода… упустил свою синюю птицу… Она больно тебя клюнула, а ты спасовал… Говнюк! Он допил бутылку, повалился и уснул мертвым сном. |